– Диковинное место, – поддержал его один из гостей, говоривший по-гречески. Его называли Феофаном. – Непросто было его нанести на карту.
– А у тебя и карты есть? – заинтересовался Мелеагр.
– Только что составленные. Может быть, ты хочешь взглянуть?
Между учеными мужами потекла вежливая беседа, а мальчик рядом со мной молчал. Что он вообще здесь делает?
Подогреваемый вином, разговор становился все более оживленным, однако многие римляне, захмелев, забыли про греческий и перешли на свою латынь. Этот язык звучит монотонно и странно для тех, кто его не знает. Я латыни не изучала: ведь ничего значительного, ни книг, ни речей, ни стихов на этом наречии не написано. Куда больше пользы от таких языков, как еврейский, сирийский или арамейский. Недавно, чтобы иметь возможность общаться с простым народом, разъезжая по стране, я взялась и за египетский. А латынь? Латынь подождет.
Так я думала, но моих мыслей никто не видел, а вот сестры Береника и Клеопатра почти не пытались скрыть презрение к перешедшим на свой язык римлянам. Меня это беспокоило: а вдруг гости заметят и обидятся? Ведь мы должны быть осторожны и не давать повода для недовольства.
Неожиданно вновь зазвучали трубы. Слуги, словно выступив из стен, убрали со столов золотую посуду и принесли взамен новую, еще богаче украшенную гравировкой и драгоценными камнями. Римляне воззрились на них в изумлении, для чего, видимо, это и было затеяно.
Но в чем смысл? Зачем отец так стремится показать наше богатство? Ведь тем самым он пробуждает в гостях алчность и желание завладеть сокровищами. Это смущало меня. Я видела, как Помпей мечтательно смотрит на стоящую пред ним огромную чашу, словно представляет себе, как ее расплавляют.
И тут я услышала слово «Цезарь». Оно было как-то связано с жадностью и нуждой в деньгах. Мне показалось, будто Помпей говорил отцу – я очень напрягала слух, чтобы понять, – что этот Цезарь (кем бы он ни был) хочет завладеть Египтом и сделать его римской провинцией, поскольку царство завещано Риму…
– Но это поддельное завещание, – отвечал отец, и голос его звучал высоко, как у евнуха. – Даже будь оно настоящим, Птолемей Александр не имел права завещать Египет…
– Ха-ха-ха! – смеялся Помпей. – Право зависит от того, кто его трактует.
– Значит, ты тоже собираешься стать ученым? – вежливо спрашивал сидящего рядом со мной мальчика Феофан. – Поэтому и пришел вместе с отцом?
Проклятье! Теперь я не могла расслышать, о чем говорили отец и Помпей, а это было чрезвычайно важно. Я пыталась отрешиться от раздававшихся рядом слов, но безуспешно.
– Нет, – сказал мальчик, заглушая голоса царственных собеседников. – Хотя я люблю ботанику и животных. Больше всего меня занимает самое сложное животное на свете: человек. Я хочу изучать его, поэтому стану врачом.
– А как тебя зовут? – спросил Феофан, как будто и в самом деле заинтересованный. – И сколько тебе лет?
– Олимпий, –