Убеждаюсь в том, что бесполезно давать много свободного времени человеку, привыкшему заниматься любимым делом между основным трудом, то есть урывками. Сколько такого ленивца не корми, он все равно дождется часа, когда его завалят неотложным делом и тогда он, вдруг истомившись, примется за «свое», казалось бы, отложенное до лучшей поры, занятие. И, что интересно, успеет и то, и другое. Так было с «Солнцем навсегда» – я писала материал для газеты, но прежде чем начать его, хваталась за новеллу и калякала абзац-другой.
В этой тине, понятное дело, вряд ли может родиться сюжетный рассказ, динамика и яркие образы. В моих скромных опытах нет места широкой реке с ее перекатами и излучинами, с ее опасной игрой. Есть тихая заболоченная местность с немногими достопримечательностями, вряд ли интересными читателю. И годами ничего не происходит! Может, поэтому сейчас я пишу в основном о своей семье – в ней не может быть скучного по определению.
Лето выдалось засушливое и скучноватое (по мнению тех, кто меня окружает). Ничего не могу сказать о последнем, потому что живу другими радостями. О веселом, живом, запоминающемся лете могли поведать только люди с Петровского побережья. Но в этом году я не услышу их… Прохладные тисы, шум прибоя, карканье гадателей воронов, всенощная гитара, разговоры, разговоры – все остается в снах и воспоминаниях.
Сначала слушали «Реквием» Моцарта», потом «Зиму» из «Времен года» Вивальди. Говорят, дети любят Вивальди, что они млеют от него. Нашего ребенка оглушила вспышка барочного, золотого, королевского солнца. Он сильно забился и ручками, и ножками. До этого слушали «Зиму» – в ней нет ничего злого, как в стихах некоторых наших классиков. Оголенная, беззащитная, бредущая, метущаяся зима у Вивальди.
С «Реквием» хочется взлететь в небеса – а это желание взрослое. Потому сейчас, на шестом месяце беременности, мы любим звонкие колокольчики и детские песни.
Читаю, вернее, перечитываю Лидию Гинзбург. В своих записях Лидия Яковлевна так же боится оставаться всего лишь женщиной, как и я. Она, конечно же, хотела большего – долгой, изнуряющей письменной работы в духе чисто мужского отстранения от повседневности. Гинзбург – человек за письменным столом. Она хотела работать, как Толстой в своем кабинете, куда нельзя было входить ни жене, ни детям до полудня. Таков образ, созданный ею и, если мы, читатели, видим кое-что еще между строк, это все-таки наши домыслы. Надо найти ее биографию.
Вся мировая сеть Интернет сейчас во рту моей дочери. Она жует модем так же усердно, как утром – коробку от чая «Лисма». И это при том, что у Лидочки нет зубов.
Только что прочитала в старом интервью с Гинзбург о том, что актуально до сих пор, но не проговаривалось так отчетливо: «Наступил период – возможно, временный, я совершенно не берусь пророчить, что это