– Запомни, Петруха, для каждой копилочки своя монетка найдётся. Только одна, – он вытягивал указательный палец и какое-то время очень внимательно его разглядывал, явно пытаясь понять, точно ли показал всего один. – Ты скажешь, мол, в копилку может дохера чего вместиться, и даже не только монетки, а там бумажки всякие, картонки, монетки, но не те, а, например, какие-нибудь коллекционные, которые не потратить потом, и вообще, короче… А, да! Так вот, не слушай этих дебилов, только одна монетка для одной копилки и одной прорези. Вот так должно быть, а не вся херня. И, кстати, насчёт мулов и пакетов со снегом в жопе принцип тот же.
Пока я пытался представить себе невинного ослика, которому зачем-то в задницу запихивают наполненный свежим, хрустящим снегом пакет, дед пускался в пространные рассуждения о женщинах. Точнее, о «бабах», об их коварстве, об их глупости, и об их глупом коварстве, и – важно не забывать – об их коварной глупости. А я кивал с умным видом и поддакивал, разумеется, ничего не понимая, и думая о предстоящем походе с деревенскими на речку.
Именно эту фразу он выкрикивал в тот вечер. Я тогда вернулся домой пораньше – договорились с парнями встретиться на рассвете, и ещё только подходя к калитке понял: что-то не так. Из дома доносился какой-то шум, возня, сдавленные крики. Я прибавил шаг, почти бегом добрался до двери, потянул на себя и застыл.
Дед сидел сверху на хрипящей баб Лене и лупил её по щекам, сильно, не жалея, с каждым ударом голова баб Лены моталась в сторону, и красная роса изо рта окропляла пол. Левый глаз у неё посинел и заплыл, нос смотрел вбок, откуда-то изнутри тела доносились жуткие хрипы. Ножки раскиданных стульев указывали на виновника, на стене растеклось масляное пятно супа. Дед сипел сорванным от крика голосом:
– Тварь! Я сколько раз говорил: одна копилка, одна прорезь, одна монета. Нет, решила у меня за спиной ещё десяток монет принять в свою копилку! А, может, и сотню? Чё, оленя из меня захотела сделать на глазах всего села, шалава? Получай!
После очередного удара голова бабушки вывернулась совсем неестественно, тело её вдруг дёрнулось, словно от электрического разряда, и застыло. Именно это вывело меня из оцепенения, и я завизжал, громко и тонко, как девчонка. По ногам потекло горячее.
Дед встряхнулся, будто очнулся от сна, посмотрел вокруг, что-то пробормотал. Кряхтя, поднялся и поковылял ко мне. Руки его бессильно висели вдоль тела, с пальцев капала кровь, оставляя на полу следы почти как в кино. Он присел рядом со мной на корточки, обнял и зашептал:
– Ну-ну, тихо, тебя-то не обижу, тише, это всё вот эта коза, вишь, до чего довела…
Я вырвался и побежал к соседям.
Через час приехала милиция, скорая. Дед не сопротивлялся, как и обычно, сидел на крыльце с сигаретой в зубах. Незажженной.
Ночью примчались родители, забрали меня,