– Что ж ты не показался? – еще более тоскливо спросил Косой.
– Пусть вам в каждом кролике мерещится Задумавшийся! – крикнул кролик, и голос его растворился в шорохах джунглей.
На теплом мшистом камне стало как-то тесно и неуютно. Оба удава подумали, что хорошо бы избавиться друг от друга как от опасных свидетелей, но оба не решались нападать. Молодой – потому что боялся, что ему не хватит опыта, а старый боялся, что ему не хватит сил и проворства.
– Нехорошо все это получилось, – прошипел юный удав, – пожалуй, мне придется донести Великому Питону о том, что ты здесь наболтал.
– Не надо, – попросил Косой, – ты ведь знаешь, как он меня не любит…
– А если обнаружится? – возразил юный удав.
– Будем надеяться, что никто не узнает, – ответил Косой.
– Тебе хорошо, – сказал юный удав, – ты свое отжил, а у меня все впереди… Нет, я, пожалуй, донесу…
– Но ведь тогда и ты пострадаешь?
– Это почему же?
– Если я начал проговариваться, ты ведь должен был дать отпор, – напомнил Косой о старом обычае, принятом среди удавов.
В самом деле, подумал юный удав, есть такой обычай. Он был в растерянности. Он никак не мог понять, что ему выгодней: донести или не донести.
– А если обнаружится? – сказал он задумчиво. – Ну ладно, промолчу… А что ты мне дашь за это?
– Что я могу дать, – вздохнул Косой, – я старый инвалид… Если тебе придется туго с кроликами, притворись мертвым, и рано или поздно тебе на голову сядет ворона…
– Да на черта мне твоя ворона! – возмутился юный удав. – Я, слава богу, имею регулярного кролика.
– Не говори, – отвечал Косой, – в жизни всякое бывает…
– У нее, наверное, и мясо жесткое? – неожиданно спросил юный удав.
– Мясо жестковатое, – согласился Косой, – но в трудное время это все-таки лучше, чем ничего.
– А если обнаружат? – снова усомнился юный удав и, сползая с камня, на котором они лежали, добавил: – Ладно, не донесу… Лучше бы я с тобой не связывался… Тысячу раз прав был Великий Питон, когда сказал, что удав, из которого говорит кролик, это не тот удав, который нам нужен.
Уползая от Косого, юный удав в самом деле еще не знал, что выгоднее: донести или не донести. По молодости он не понимал, что тот, кто раздумывает над вопросом – донести или не донести, в конце концов обязательно донесет, потому что всякая мысль стремится к завершению заложенных в ней возможностей.
Вот жизнь, с грустью думал Косой, лучше бы меня тогда растоптали слоны, чем жить в презрении и страхе перед собратьями.
Так думал Косой и все-таки в глубине души (которая находилась в глубине желудка) чувствовал, что из жизни уходить ему не хочется.