Дора сморщилась, добавила:
– Боже мой, боже мой, боже мой! – и начала рыдать.
Отец рассеянно, но добродушно потрепал ее по спине и спросил в пространство:
– Но куда же он делся? Я виделся с мясником, и тот сказал, что Эйч-Оу попросил его отнести сверток домой, а сам вернулся в «Кедры».
Дикки кашлянул и сказал:
– Я тогда не подумал, что он что-то затевает, но… На следующий день после того, как Ноэль завел разговор о пении баллад в Риме и о том, что ему стали бы швырять поэтические лиры, Эйч-Оу сказал: если бы Ноэлю по-настоящему хотелось получить римские лиры, он легко мог бы поехать в Рим безбилетником…
– Безбилетником! – сказал отец, тяжело упав на стул.
– …В большой корзине с одеждой тети Маргарет, – продолжал Дикки. – Той самой, куда она позволяла залезать Эйч-Оу, когда мы играли в прятки. Эйч-Оу много говорил об этом после того, как Ноэль сказал о лирах и о том, что итальянцы такие поэтичные. Ну помните, когда мы делали ириски.
Отец всегда действует быстро и решительно, как и его старший сын.
– Я отправляюсь в «Кедры», – сказал он.
– Можно мне с тобой? – спросил его решительный сын. – Вдруг тебе понадобится послать с кем-нибудь сообщение.
Спустя несколько мгновений отец уже сидел в седле велосипеда, а Освальд перед ним на раме – опасное, но восхитительное место – и они мчались к «Кедрам».
– Пейте чай, больше не теряйтесь и не засиживайтесь допоздна, если мы задержимся! – крикнул отец, когда мы устремились прочь.
Как радовался предусмотрительный Освальд, что он старший сын! В сумерках на велосипеде было очень холодно, но Освальд не жаловался.
В «Кедрах» отец объяснил все в немногих мужественных, но хорошо подобранных словах, и в доме дорогой уехавшей новобрачной произвели обыск.
– Ведь если Эйч-Оу хватило глупости залезть в корзину, ему пришлось что-то оттуда вынуть, чтобы освободить место, – сказал отец.
Действительно, под кроватью мы нашли большой сверток: кружевные вещички, нижние юбки, ленты, пеньюары и прочее дамское барахло, завернутое в простыню.
– Если вы переложите всё это во что-нибудь другое, я сяду на экспресс до Дувра и возьму вещи с собой, – сказал отец миссис Эшли.
Пока та укладывала одежду, отец говорил старым леди, которые никак не могли перестать плакать, как он извиняется за сына… Но вы и сами знаете, что говорят в подобных случаях.
– Папа, мне бы хотелось поехать с тобой, – сказал Освальд. – Я не доставлю тебе ни малейших хлопот.
Возможно, отец согласился отчасти потому, что не хотел отпускать меня домой в темноте и не хотел еще больше беспокоить семью Эшли, прося их отвезти меня домой. Он сказал, что дал разрешение именно поэтому, но я надеюсь – он все-таки согласился потому, что хотел, чтобы с ним поехал сын, такой же решительный, как он сам.
Мы