Это не остановило её от тех нареканий, которые, по правде говоря, как вчера, не переродились в гневные и крикливые упрёки, но были не менее досадными.
Казалось, король чего-то ждёт, что могло бы ему помочь.
Наконец Бона замолчала, видя, что невозможно вызвать спор, от которого старик защищался молчанием.
Несколько менее важных дел было в дневном распорядке. Ей нужны были подписи на привилеях для своих местечек. Ров собиралась переделать на Бар. Для своих друзей хотела титулов и должностей. Сигизмунд на всё соглашался. Этими малыми уступками он рад был купить мир. Он соглашался, только движением головы показывая, что не против.
В этот день он даже удовлетворял требования гораздо легче, чем обычно, – он устал.
Бона, получив, что хотела, встала с кресла, повторила ещё раз, чтобы король приказал отправить письма канцлеру и подканцлеру, и, издалека прощаясь с мужем головой, вышла.
Когда портьера за ней упала, на лице Сигизмунда нарисовалось заметное успокоение. Теперь он дышал свободней. Мысль старца побежала в прошлое и слёзы навернулись на глаза. Он вспомнил того ангела, свою Басю, первую жену, жизнь с которой была такой счастливой, которую любила вся страна с ним вместе, а после ранней смерти до сих пор оплакивала.
Видя, что он один, король осторожно достал из столика книжечку, сложенную в виде портфеля, открыл её и рассматривал изображение Барбары. Мягко, грустно она также смотрела на него с этой картинки, на которой художник изобразил её молоденькой, такою, какой прибыла сюда первый раз, смиренная, набожная.
За всю жизнь добрая, полусвятая пани не изменилась, её молитвам и постам повсеместно приписывали одержанную победу под Оршей.
Она прошла через мир, как ангел, тихо, рассыпая благодеяния, смягчая боль, забывая о себе, никогда не жалуясь и покидая его с молитвой на устах.
От Барбары он не имел потомства мужского пола, из-за чего паны сенаторы вынудили его взять другую жену. Зачем подкупленные красотой итальянки и её богатствами послы так ему её рекомендовали?
Так быстро эта девица, полная разума, знаний, несравненной красоты фигуры превратилась в несносную ворчунью, которая королю и королевству не давала покоя.
Да, но она дала обоим того желанного наследника мужского пола, в котором текла кровь Ягеллонов и из него должна была распространиться.
Сигизмунд вздохнул, около двери зашелестело, он быстро спрятал портфель, счастливое прошлое должно было убежать, уступая место настоящему.
На пороге показался тот самый Лула Скотницкий, старый, седеющий уже королевский придворный, который уступил перед королевой. Он заглядывал к пану, не нужно ли чего? Сигизмунд повернул к нему мягко прояснившееся лицо.
– Лула, – шепнул он, – посмотри, нет ли ксендза Самуэля?
– Он давно ждёт в канцелярии, – ответствовал Скотницкий.
– Пусть