– Время гашения?
– Восемнадцать минут!
Комгруппы прижал к лицу вскрытый индпакет – осколком стекла шлема ему отхватило кончик носа. Кровь смешивалась со слезами, заливая бороду – больно, наверное. Внешность это ему не испортит – он и так чуть краше обезьяны, – но всё равно обидно.
Щитовой валяется, где упал. Заняться им некому – все увлечённо палят, укрывшись за обломками стен и переводя боезапас на гильзовую россыпь. Все, кроме меня. Мне положено сидеть как мышь под метлой и не отсвечивать. Чтобы не было соблазна повоевать, из оружия дают только пистолет. Из него мне полагается, в случае чего, героически застрелиться. Я честно предупредил, что не собираюсь заниматься такими глупостями, но пистолет взял. Раз висит кобура – не огурец же в ней носить?
Я – м-оператор. То есть, ценное оборудование и дефицитный ресурс. За потерю драгоценного меня комгруппы не то, что нос, – вообще всё выступающее оторвут. Он выразительно смотрит поверх промокшего от крови и слёз комка марли на лице – то на меня, то на щитового.
Часы на запястье пискнули. Семнадцать минут. Я пополз, собирая броником пыль, каменную крошку и стреляные гильзы. Бездна изящества. Над невысоким куском обрушенной взрывом стены, издавая резкие звуки рвущегося полотна, простригли воздух скорострелки. Вжался в плиты пола, сожалея о своей трёхмерности. Сверху меня осыпало взвесью дроблёного камня.
Щит валяется в стороне, на бойце остался нагрудник-зацеп и пропитавшийся кровью броник. Чтобы его снять, тушку надо перевернуть, а он тот ещё кабан. В щитовые берут самых здоровых – штурмовой щит весит полцентнера, плюс тяжёлый бронежилет на пятнадцать кило. Человек-танк. И всё равно навертели дырок. Наверное, за меня приняли. Меня раньше никто не хотел так целенаправленно, упорно и адресно убить. Подумать только, а когда-то я грустил о своей невостребованности!
Будьте осторожны в желаниях.
Пи-и-ип! Шестнадцать минут. Я ещё жив. Слава баллистике, скорострелки не дают рикошетов. Уперся ногами и плечом, напрягся – и кое-как перевалил раненого на бок. Стараясь не поднимать голову выше камней, распряг ремни, стащил подвесную и броник, расстегнул камуфляж.
– Куда тебя?
– Не понял… – прохрипел он. – Щит…
– Факинг щит! – согласился я.
– Я хотел…
Я так и не понял, чего хотел боец, потому что началась атака, и всё перекрыл грохот стрельбы. Борух, укрывшись за обломком стены, пытался прижать нападающих из ручного пулемёта. Ухнул подствольник, ударили автоматы. Люди занялись любимейшим из человеческих занятий – азартным взаимоистреблением. А вот раненого перевязать, кроме меня, некому.
Распластавшись на камнях, как раздавленная колесом лягушка, полил бойца водой из фляги. Смыв кровь, обнаружил два входных – в правую грудную мышцу и чуть ниже, в область живота. Первая рана пускала пузыри, вторая обильно кровила тёмной кровью. Наверное, это плохо. Ранения оказались сквозные. С одной стороны, лишнего металла в организме не осталось, с другой – дырок в два раза больше.
Пятнадцать минут. Наложив на раны марлевые подушки, приклеил их, как сумел, полосами пластыря. Кровь течь почти перестала. Не факт, что его это спасёт, но я больше ничего сделать не могу, а отрядный медик с волшебной аптечкой лежит мёртвый на открытом простреливаемом пространстве. С тем же успехом аптечка могла быть на Луне. Если в этом срезе, конечно, есть Луна. Плотность огня такая, что мёртвое тело дёргается от попаданий, как живое.
Отполз обратно. Волочь щитового за собой не стал – во-первых, он потерял сознание и ему всё равно, где лежать, а во-вторых, – не утащу.
– Спасибо, – сказал невнятно полуносый комгруппы.
– Обращайтесь, – кивнул я тяжёлым шлемом.
Стрельба стихла. Атакующие откатились для перегруппировки. Оставалось четырнадцать минут до отката репера.
– Блоп-блоп-блоп, – серия глухих влажных разрывов. Командир атакующих активировал подрыв «смерть-пакетов». Тела на поле подпрыгнули, окутавшись красными облачками кровавого аэрозоля. Если кто-то из них был только ранен – ему не повезло. Вот почему у нас до сих пор ни одного пленного. Это я должен, если что, гордо застрелиться сам – а их никто не спрашивает. Их чешуйчатые кирасы отлично держат пулю, но на ремнях электронный замок, ключ от которого у командира звена. Попробуешь снять сам – подрыв. Разрежешь ремень – подрыв. Удалился от командира слишком далеко – подрыв. Убили командира – подрыв всего звена, поэтому их командиры в атаку не ходят. Сидят, гады, в овражке, смотрят на нас через камеры висящего высоко над лесом дрона. Уже третьего – двух наш снайпер сбил, и этот не приближается.
Тринадцать минут. Затишье. Собираются с силами. Моральный дух у них уже не тот, что в начале. Пообломались. Думаю, система самоподрыва не способствует позитивному мышлению. Хотя, может быть, они, наоборот, гордятся привязанной к пузу гранатой? Может, они все поголовно буси-самураи-камикадзе?
«Вышло солнце из-за Фудзи,
По реке поплыли буси…»1
А