– Ты чувствуешь… инстинкт тебе подсказывает, что моя миссия провалится? – спросил он.
Она замотала головой, стукнув его челюсть.
– Ты полагаешь, что Провидение не с нами? – настаивал он. Она кивнула.
– Ты думаешь, что Он шлет меня так далеко, чтобы…
– Пожалуйста, Питер. Помолчи, – сказала она севшим голосом. – Мы все подробно обсуждали много раз. Уже нет смысла. Все, что остается, – это вера.
Они сели снова и попытались удобно устроиться в креслах. Она положила голову ему на плечо. Он думал об истории, о тайных человеческих тревогах, лежащих в подоплеке знаменательных событий. Какие-то мелочи, вероятно, заботили Эйнштейна, или Дарвина, или Ньютона, когда они создавали свои теории, – ссора с хозяйкой пансиона или озабоченность по поводу выстуженного камина. Пилоты, бомбившие Дрезден, взбудораженные фразой в письме из дому («Что она хотела этим сказать?»). Или Колумб, когда он плыл в Новый Свет… кто знает, что было у него на уме? Может, последние слова, сказанные старым другом, упоминание о котором не найдешь в книгах по истории…
– Ты уже решил, – прошептала Би, – какими будут первые слова?
– Первые слова?
– К ним. Когда ты встретишься с ними.
Он постарался сосредоточиться.
– Все будет зависеть от… – начал он неуверенно. – Я ведь не знаю, что я там найду. Бог поведет меня. Он вложит в мои уста слова, которые мне понадобятся.
– Но когда ты воображаешь… встречу… что предстает перед твоими глазами?
Он уставился в пространство прямо перед собой. Работник аэропорта в комбинезоне с ярко-желтыми, отражающими свет лентами отпирал дверь с надписью: «ДЕРЖАТЬ НА ЗАМКЕ ПОСТОЯННО».
– Я заранее вообще ничего не воображаю, – сказал он. – Ты же меня знаешь. Я не могу ничего переживать наперед. В любом случае все, что происходит, всегда отличается от того, что мы можем представить.
Она вздохнула:
– А вот я могу вообразить. Мысленно.
– Так расскажи мне.
– Пообещай, что не будешь смеяться.
– Обещаю.
Она проговорила, уткнувшись ему в грудь:
– Я вижу тебя на берегу огромного озера. Ночь, и в небе полно звезд. Сотни рыбачьих суденышек покачиваются на воде. В каждой лодке по крайней мере один человек, в некоторых – трое или четверо, но никого конкретно нельзя различить, слишком темно. Ни одна лодка не движется, все стоят на якоре, потому что всё обратилось в слух. Так тихо, что тебе нет необходимости кричать. Твой голос просто плывет над водой.
Он погладил ее по плечу.
– Чудесный… – он чуть не сказал «сон», но это прозвучало бы как-то пренебрежительно, – образ.
Она издала звук, который мог быть жалобным согласием или сдавленным криком боли. Она приникла к нему всей тяжестью тела, но он дал ей успокоиться, стараясь не шевелиться.