– Ваш монастырь довольно сильно пострадал от пожара… – словно между прочим подмечает военный. Он мнёт в руке платок, стирает со лба капельки пота, затем снова возвращает его к носу. – За два года вам так и не удалось восстановить разрушенную часть здания даже наполовину.
– Увы, лишь немногие из нас уцелели. А сил тех, кто остался в живых, не хватает…
– Общими стараниями дело бы пошло гораздо быстрее. Мы готовы вам помогать. Если вы поможете нам.
Свеча издаёт громкий треск и начинает коптить клубами чёрного дыма. Монах долго рассматривает яркие запрещающие печати на теле юноши, водя по ним крючковатым пальцем.
– Возможно, я ошибаюсь, и у отрока ещё есть шанс… – шипит, будто бы обращаясь к самому себе, отец Феогност и тычет длинным расслоенным ногтем парню в живот. – Вот тут, под правым ребром, нужно начертать крест Константина! Сюда распятого Господа нашего Иисуса Христа ударили копьём. Отсюда Бог забрал Адамово ребро, чтобы сотворить порочную Еву. Здесь – место, где первородный грех оставляет на теле брешь!..
– Нет, только не это! – парень снова начинает извиваться, и монахи ещё сильнее выкручивают ему руки, чтобы удержать. Срывают рубашку, бросают его на дубовую скамью, прижимая спиной к прогнившим доскам. Сухие верёвки хрустят, впиваясь в запястья и лодыжки.
В глубине комнаты журчит вода – пока юношу связывают, старый монах долго и тщательно, как хирург перед операцией, моет руки. Рядом со скамьёй ставят два деревянных табурета. На один из них кладут причудливый набор инструментов – длинную полоску кожи с воткнутыми в неё серебряными иглами разной длины. Вместо петель для ниток у них – миниатюрные звериные и птичьи головы: лев, телец, орёл, голубь…
Открывается банка с густо-чёрной краской, острый металлический аромат наполняет келью. Старец снова выползает из тьмы и садится на второй табурет. Засучивает рукава, оголяя морщинистую кожу предплечий, плотно покрытую сложными угловатыми орнаментами, перемежающимися с витиеватыми буквами древней кириллицы.
По обнажённому телу парня ползёт капельками холодный пот, словно кто-то выплеснул на него ведро ледяной воды. Краснеют запрещающие печати. Пламя, вспыхнувшее на секунду в темноте кельи, съёживается и гаснет. Разлетаются по полу, превращаясь в сор, белые перья и серебристая чешуя.
Довольно кивнув, монах кладёт ладонь юноше на правый бок, нащупывая ребро.
– Крепись, мой мальчик, – шепчет он. Размашисто перекрестившись, вынимает одну из игл, окунает её в чернила и быстрым, уверенным движением втыкает в побледневшую кожу.
Громкий крик сотрясает узкий каменный свод кельи. Ни одно копьё, ни одна запрещающая печать не