На следующий день, в воскресенье, Ванька решил просто покататься, чтобы скоротать время до вечера. На всякий случай ехал помедленнее, чтобы не вызывать у местных собак азарт. Они встретили его ленивым лаем, но большинство теперь даже не поднялись со своих мест. Проезжая, он заметил уйму заброшенных домов и даже пару сгоревших. Многие участки заросли крапивой, полынью и люпинами, дома просели в грунт, а их деревянные веранды покосились. Деревня казалась совсем запущенной. Ванька любил заброшки, но эти выглядели как-то совсем уж непривлекательно, а кое-какие даже опасно: страшно заходить, как бы не рухнул потолок или не провалился пол.
Ванька ехал и рассматривал дома, пока не добрался до самой окраины. Здесь сильно пахло полынью, вдалеке квакали лягушки и стрекотали сверчки. Деревня закончилась, но грунтовая дорога продолжалась. Ванька взглянул на часы: только семь вечера, еще можно покататься до темноты. Минут через тридцать показались дома – начиналась другая деревня. Названия ее Ванька не знал, а указателей не нашел. Скорее всего, они есть на съезде с трассы, но Ванька заехал через поле. Тут было немного интересней: меньше брошенных домов, а кое-где даже виднелись коттеджи.
Доехав до кладбища, Ванька остановился: развернуться или еще немного прокатиться вперед? Кладбища ему никогда не нравились, а это – тем более: старое, заросшее, кривое. Он проехал еще немного и остановился на перекрестке. Кладбище здесь заканчивалось, а дорога завершалась тупиком и разделялась на две. Ванька свернул направо и метров через сто на холме увидел большое разрушенное кирпичное здание: стены еще как-то держались, а вот крыша совсем обвалилась. По обломанной стенке над входом можно было сказать, что когда-то там возвышалась башня.
Ванька обрадовался и подъехал ближе. Здание явно было очень старое. Штукатурка местами обвалилась и обнажила аккуратную ровную кладку из красного кирпича, кое-где поросшую темным мхом, а высокие окна, хоть и тоже изрядно побитые, явно имели форму арок. Это была церковь. Ванька вытащил фотоаппарат и сделал пару снимков, после чего поднялся на пригорок, на котором она стояла, бросил велосипед на траву и заглянул внутрь. Перешагнув порог, он аккуратно вошел туда и, чтобы не пораниться о битые кирпичи и камни, внимательно всматривался в каждый обломок.
Внутри помимо стен почти ничего не осталось. Когда-то там, наверное, были скамейки для прихожан, иконы на стенах и пахло свечным воском, но теперь из-под кирпичей на полу выросли трава и молодые деревья. Ванька дошел до стены, противоположной входу, и выглянул в длинный высокий проем, что когда-то служил церкви окном. За ним простиралось кладбище: то самое, которое Ваньке так не понравилось, когда он ехал сюда. Он уселся на кирпичный подоконник спиной к погосту и закрыл глаза.
Это место понравилось ему. Не только потому, что он любил всякие развалины, а потому что впервые почувствовал эхо времен. Даже в старинных монастырях родного Великого Новгорода он не замечал ничего подобного. Какая-то благодать ощущалась в этом месте, и Ванька даже расстроился, что не может ни с кем разделить