– Но я все равно жду десятое число. Будет здорово. – Может, мне стоит взять выходной на тот вечер, выкурить косячок, пойти в яхт-клуб и напиться там в хлам, пока они не вышвырнут меня оттуда. Да, это будет здорово.
– Да, точно. Что ж, значит… – У нее дергаются ладони, как будто она инстинктивно хотела дотронуться на прощание до моей руки или быстро обнять. Но, вовремя опомнившись, она просто просовывает большие пальцы под ремни чехла для гитары. Потом бормочет, что ей надо успеть на поезд, и вот она уже ушла.
Тупая идея пойти десятого напиваться в яхт-клуб.
Почему бы не сразу сегодня вечером, да что уж там, прямо сейчас и в «У Штертебеккера»?
Так меня хотя бы никто не выгонит, когда начнет становиться весело.
Ханна
Я все сделала правильно.
Мимо меня проносятся леса, луга, дворы и поселки, а я все повторяю эти слова, хотя вовсе в них не сомневаюсь. Я не рассказала маме про прослушивание, когда относила гитару обратно в свою комнату. Она бы обязательно прочла лекцию о том, что сейчас у меня на самом деле другие проблемы. И она права. Наверное, только потому я и не хочу это выслушивать.
От вокзала Саутпарк до дома номер один по Роффорд-стрит около десяти минут пешком. С первого шага этого пути кажется, будто я пробираюсь сквозь густую массу, а каждый следующий требует все больше усилий. Под конец ноги словно начинают весить тонну, кровоточить и липнуть к асфальту, а все тело кричит: «Развернись! Уходи куда-то в другое место. Плевать, в какое. Беги!»
Разум может быть сколько угодно прагматичным, понимая, что нужно идти дальше. Но инстинкт все равно хочет убраться отсюда.
Каждый чертов день я оказываюсь сильнее, чем инстинкт, миную шлагбаум и здороваюсь с ворчливым охранником, сидящим в прокуренной стеклянной каморке. Шаги до железных ворот хуже всего. Жестяной звон дверного звонка, жужжание камеры, пока она поворачивается. А затем почти успокаивающее гудение, когда ворота открываются. Мне приходится навалиться на дверь всем весом, чтобы она распахнулась, а потом медленно захлопнулась у меня за спиной. Возможно, я чересчур восприимчива к звукам, однако от скрипа, с которым закрываются эти ворота, и у более стойких женщин случались панические атаки.
Сегодня мне удается держать в узде ледяной ужас. Как полагается, я сразу иду в первое серое малоэтажное здание с надписью «Тюремное руководство». Сотрудница за стойкой коротко приветствует меня по имени, печатает что-то в компьютере и сверяет время, на которое меня выпускали, по большим электронным часам над письменным столом. Снова что-то печатает. Что я пришла вовремя, полагаю. Я всегда прихожу вовремя. Ее коллега направляется ко мне с алкотестером. Она весело пожимает плечами, пока я дую в трубку. Мы обе знаем, что я соблюдаю правила, но ведь это ее работа – проконтролировать меня по возвращении.
Я сдаю личные вещи, которых и так не много-то осталось. Если бы я взяла у Сойера медиатор, мне бы пришлось положить его на поддон.
Меня ощупывают, а я надеюсь, что сегодня мне выпадет счастливый жребий: анализы мочи и крови делаются выборочно. Это унизительно,