Бывший военный – к которому как ни кому другому подходила обидная фраза для всех военных: «сапоги не умеют работать» – истинный человек «системы», впитавший в себя самое гнусное и отвратительное, что она могла представлять, действовал во многом механически, считая себя весьма ценным механизмом для общего дела. Подчиненных он также считал механизмами, вот только временными, весьма бесполезными, постоянно скрипящими, хромающими, и за людей как таковых вообще не считал. Он мог уволить единственного кормильца семьи, беременную женщину, почетного работника корпорации, которому пару лет до пенсии, да вообще он мог уволить кого угодно из подчиненных, ведь то, что творилось с ними за пределами работы, Шарапова вообще ничуть не интересовало. Если и было у этого бездушного человека что-то святое, то никто из окружения этого не знал. Хотя нет, святой предмет на работе для него все-таки существовал, и это была задница Андрея Гучкова, которую Шарапов вылизывал при каждом удобном случае с такой тщательностью, словно знал о задницах все и был старым опытным проктологом. Да, Гучкова Роман чтил чуть ли не за святого (а как же? начальник же), был по-собачьи верен и превозносил в разговорах с подчиненными. И лишь эта преданность держала его от ударов с верхов, лишь протекция Гучкова позволила Шарапову больше двух лет пить кровь подчиненных. Платон всегда недоумевал, почему Гучков столько времени держал такого клеща, получившего в среде подчиненных комичное прозвище «бородатый хомячок» за глупую бородку и толстые щечки, но так и не получил нужного ответа. Если общественная мысль в свое время осуждала таких персонажей, как Илью Обломова и Степана Верховенского, обвиняя их в общественной бесполезности, то я, дорогой читатель, полностью убежден, что уж лучше тысячу Обломовых и Верховенских, чем один «полезный», но мерзкий Шарапов, ведь на деле жизненного поприща весьма ценны порой бывают люди, не трогающие этого поприща вообще, тем самым не рискуя навредить ему своим вмешательством. Шарапов же делал это ежечасно.
Вот и сейчас он сидел, нежно обсасывая куриную ножку, и наслаждался эффектом того, как довел до слез секретаршу отдела за то, о чем уже забыл. При входе в кабинет Гучкова, Роман вскочил было облизать любимого начальника, но встретив непривычный, укоризненный взгляд недовольного хозяина, говорящий обо всем, чуть было не завыл как брошенная собака.
Больше всего Платону хотелось сейчас лечь и всласть отоспаться, но он понимал, что даже если бы представилась такая возможность, то свершившаяся в голове катастрофа все равно не позволила бы отдохнуть мозгу. Внутри поселилось такое отчаяние, что Самсонов даже боялся смотреть в глаза Смольной, дабы не выдать своих мыслей. О других людях он вообще думать не хотел, но как назло именно сегодня придется решать проблемы Красовского.
Выпив третью чашку кофе с плиткой горького шоколада, он принял Петра Буганова, опытнейшего аналитика, который обладал жизненной потребностью бежать впереди
