– Асила… Мора, – вслед за Велетом повторил мальчик и усмехнулся. Он слегка преклонил голову, и полюбовно поцеловал лежащую на его груди руку Першего таким образом благодаря за заботу. – Коли я поведаю, что сказывают о Море лесики, вы будете смеяться.
– И что мой дорогой они сказывают? – незамедлительно вопросил Мор и так как юноша зримо его не пугался, убрал руки от грядушки кресла, на которую досель опирался. Он все также неспешно обошел кресло и направился в сторону мальчика.
Яробор Живко нежданно резко засмеялся да столь задористо, что сверкнули радостью его очи и тотчас ему вторили улыбками Боги, особенно Перший. Ведь юноша весьма редко улыбался аль смеялся, чем самым вызывал волнение не только в рани Черных Каликамов, но и в бесицах-трясавицах.
– Могучее и грозное божество, – начал говорить, вероятно, саму байку мальчик и трепетно качнулся взад… вперед так словно его и держала только рука старшего Димурга. – Воплощение нечистых сил и самой смерти, повелевающая злобными приспешниками: бесицами-трясавицами, бесами, демонами, духами ночи, правит в тех владениях, что лежат за черной рекой Смородиной, чрез каковую перекинут Калинов Мост, Богиня Смерть, Мара, Мора.
Парень разком смолк, закрыл ладонью себе рот, будто страшась растерять свое веселье и еще звончей засмеялся. Казалось еще морг и этот смех, точно пробивающий себе русло, гулко-кипучий родник выплеснется махом изо всей его плоти.
– О.., – несколько озадаченно, а может лишь подыгрывая мальчику, протянул Мор всей своей речью и заинтересованным видом жаждая расположить его к себе. – Не думал, что я Богиня.
– Ага… ага, а коли бы знал чья супруга, – и Яроборка сызнова прыснув смехом закачался туды… сюды, но в этот раз его колыхание было приметным, ибо Перший убрав руку от его груди медлительно поднялся, высвобождая место подле него сыну.
– Еще и супруга, надеюсь не Вежды али малецыка Стыня, – широко улыбаясь, отозвался Мор.
Он, наконец, поравнялся с юношей, и, сдержав шаг, завис над ним могутной стеной. Все также степенно сын Першего присел на корточки и с такой теплотой взглянул на мальчика, что тот опешил от проскользнувшей, и вроде огладившей его кудри, пламенной любви.
– Не-а… еще хуже… хуже, – додышал громко через смех Яробор Живко и торопко ступил вперед.
Мальчик стремительно вскинул вверх руки, протягивая их навстречу Господу, ощущая плывущую от него ни с чем несравнимую близость, которую он никогда ни испытывал от людей… ни даже от матери и отца. И миг спустя густоватое смаглое сияние озарило всю голову юноши, на чуток вроде ослепив и Мора, приветственно символизируя радость самого Крушеца.
– О, мой драгоценный, – голос Мора высокий, звонкий тенор,