Очередь. Михаил Однобибл

они заведены – не нам менять. Да и зачем мне пожитки, если меня выставят из движения очереди, то есть из самой жизни! Словом, законы святы, пока соседи не лихие супостаты. А мне достались именно такие. Сразу за мной стоит прожорливый, вечно голодный лоботряс. С ним я ничем не делился, сколько бы он ни облизывался, ни дышал завистливо мне в затылок. Я же обычный очередник, а не городской блаженный, чтобы сажать на шею здоровенного детину, он сам в силах одеться и прокормиться. А там, откуда ты пришел, разве не так?»

      Учетчик сочувственно кивнул, знакомая история, и Лихвин горячо продолжил: «Но этот сосед – ягненок в сравнении с впередистоящей соседкой. На вид интеллигентная старушка. А сегодня показала свое истинное лицо. Никогда я так жестоко не ошибался в людях и, видимо, уже не ошибусь. Все долгое время стояния в очереди я грел на груди змею. Даже подарил ей меховую муфту. Когда старушка вдела в нее синие от холода кулачки, она глаза закатила от блаженства. Разумеется, я не ждал от нее уплаты долга вещами и продуктами, но на элементарную порядочность рассчитывать мог, особенно сегодня, когда мчался из автобуса на перекличку, расшвыривая не успевших посторониться. Я издали увидел, что сверщик подошел к моему месту в очереди, что он начал расспрашивать соседей, выясняя, как положено, обстоятельства моей отлучки, прежде чем вычеркнуть меня из списка, и что старушка – о счастье! – смотрит в мою сторону. „Капиша, я тут!“ – завопил я, вскидывая руку. Но что это был за крик, что за взмах! – вздохнул Лихвин, прикрывая глаза и заново переживая случившееся. – Ведь я бежал изо всех сил, нервы на пределе, дыхание сбилось, голос меня не слушался. И все же Капиша меня углядела. Это я понял по тому, как быстро она схватила сверщика за локоть и что-то проговорила ему в ухо. Я, простофиля, думал, что спасен, что она торопится сообщить сверщику, что вот он я, тут, а она готовила мне капут. Как я теперь догадываюсь, Капиша обещала сверщику часть моих вещей, из тех, что отойдут ей по праву соседства, если он зафиксирует мое опоздание на перекличку и меня исключат из очереди. Про нашего сверщика недаром говорят: Егош не упустит грош. Конечно, он согласился обернуть дело к своей выгоде. Он и голову не повернул в мою сторону, вымарал в списке мой номер и крикнул секретарю в подвал, что меня больше нет. А секретарь зафиксировал убавление очереди на одного стояльца. Но на секретаря обиды я не держу. Секретарям нет и не должно быть дела до бушующих на перекличках страстей. Секретари всех очередей потому и сидят в подвале, что там, внутри, они надежно защищены от давления снаружи. Через отдушины в цоколе здания они слушают только сверщиков, которых знают по голосам. Поэтому всему виной Егош, крикнувший о моем опоздании на перекличку за секунду до того, как я схватил его за ворот, развернул к себе и потребовал отменить несправедливое решение. Тогда-то и завязался спор. Неравная борьба, ведь на меня ополчился не только