Я тоже поднимаю глаза. Солнце вышло из-за туч, и сквозь листву сочится ослепительный свет – столбы золотого света. Интересно, для Пегги это тоже знак благословения Божьего? Она поднимается на ноги, помогает встать мне и ведет за руку к воде, туда, где Афродита устроила гнездо себе и детям. Мы осторожно заглядываем за куст. Афродита встречает нас свирепым взглядом, открывает клюв и грозно шипит, словно приказывает убираться подобру-поздорову – и мы со смехом бежим по мокрой траве к дому.
– А ты знаешь, – говорит Пегги, – что у лебедки хватит сил сломать человеку руку, если человек угрожает ее птенцам?
– Любая мать так же… – но тут я обрываю себя, вспомнив, что у Пегги нет матери, и меняю тему: – Как ты думаешь, у королевы все-таки родится ребенок?
– Точно знаю одно: если не родится – тебе придется вернуться ко двору.
Мэри
Гринвич, сентябрь 1555
– Кардинал Поул! – подзывает королева, и он подходит туда, где сидим мы: я у нее на коленях, взамен ребенка, который так и не появился на свет. Пегги была права: меня вновь призвали ко двору. Кардинал приближается медленно, сильно хромая, и полы алой мантии колыхаются вокруг его ног.
– Садитесь, садитесь, – говорит королева и хлопает по пустому сиденью возле себя. Это место предназначено для короля, и кардинал колеблется. – Мы здесь одни, – добавляет она с ободрительным кивком.
Глаза у королевы красные, лицо опухло. С тех пор, как король уехал на войну в Нидерланды, она плачет с утра до вечера, да и по ночам – это многие слышали – воет и рыдает навзрыд у себя в спальне. В ее присутствии все мы стараемся не привлекать к себе внимания, опасаясь вызвать взрыв гнева.
Кардинал молчит, но обводит взглядом комнату, в которой, кроме нас, собралось еще с полдюжины дам; однако все они заняты своими делами и не смотрят в его сторону.
– И нашего мужа здесь нет. Он нас покинул, отправился на войну в чужие страны! – С этими словами она ударяет кулаком по подлокотнику кресла и шумно выдыхает, на манер разъяренного быка. – Садитесь же!
Кардинал, явно смущенный, наконец пристраивает свой обширный зад в соседнее кресло. Королева трет и похлопывает меня по спине, словно младенца; я отчаянно напрягаю мозги, придумывая предлог сбежать отсюда – подальше от ее цепких рук, подальше от гнева, готового разразиться в любую минуту.
Я при дворе уже неделю. Младенец так и не появился на свет. Вся эта история окутана тайной, о ней не говорят – во всяком случае, не говорят там, где может услышать королева.
– Ничего и не было, – сказала мне Кэтрин. – Зря мы просиживали целые дни в темной спальне.
Об этом ходят разные толки: кто-то говорит, что королеву околдовали, кто-то – что за ребенка она приняла скопление газов. Большинство считает, что она скрыла выкидыш. Мне не положено знать о подобных вещах – считается, что я еще слишком мала; но я знаю. Как бы там ни было, теперь королева сражена горем. А это значит, мне снова приходится изображать куклу. Maman упросила королеву через месяц вернуть меня домой; однако,