знали приближенные к императрице люди, знали и так называемые философы во Франции. В описываемом году императрица потребовала мнения о своем труде от некоторых лиц. Из этих мнений особенно замечательны для нас мнения старого, умного, опытного служаки Баскакова и знаменитого писателя Сумарокова. Баскаков не мог согласиться на совершенное уничтожение пытки и написал: «Не благоволено ль будет прибавить:
Кроме необходимых случаев, которые надобно означить именно». Баскаков представлял один из таких случаев: разбойник, погубив хозяев дома, вынес такую вещь, которую ему одному вынести никак было нельзя, и между тем утверждает, что товарищей у него не было. Екатерина заметила на это: «О сем слышать неможно; и казус не казус, где человечество страждет». Но вообще Екатерина была довольна замечаниями Баскакова и написала: «Все его примечания умны». Иначе отнеслась она к замечаниям Сумарокова, который написал их с обычным своим пылом и скоростию, причем положения, сами по себе верные, приводились вовсе некстати и способны были только раздражить; например, Сумароков вооружился против решения большинством голосов. «Большинство голосов истины не утверждает, – писал он, – утверждает мнение великий разум и беспристрастие». Екатерина заметила: «Большинство истину не утверждает, а только показывает желание большинства». Сумароков продолжал: «Ежели кто за недозволенным отсутствием голоса своего лишится, так не он, но общество постраждет, ежели полезное его мнение не примется после». «И всякий, следовательно, всякое дело остановит, и выйдет хаос», – замечает императрица.
Сумароков: «Законов с умствованием народа соглашать не надобно, ибо у честных людей все умствование – нагая истина, а законы предписывают борющим истину».
Екатерина: «Есть законы, ведущие к добру, есть наказывающие преступления».
Сумароков: «Умеренности правосудие не терпит, а требует надлежащей меры, а не строгости и не кротости».
Екатерина: «Изображение (т. е. воображение) в поэте работает, а связи в мыслях понять ему тяжело».
Сумароков: «Вместо наших училищей, и особливо вместо Кадетского корпуса, потребны великие и всею Европою почитаемые авторы, а особливо несравненный Монтескиу, но и в нем многое критике подлежит, о чем против его и писано».
Екатерина: «Многие критиковали Монтескиу, не разумея его; я вижу, что и я сей жребий с ним разделю».
Сумароков: «Вольность и короне, и народу больше приносит пользы, чем неволя».
Екатерина: «О сем довольно много говорено (т. е. в „Наказе“)».
Сумароков: «Но своевольство еще и неволи вреднее».
Екатерина: «Нигде не найдете похвалы первому».
Сумароков: «Между крепостного и невольника разность: один привязан к земле, а другой – к помещику».
Екатерина: «Как это сказать можно? Отверзите очи!»
Сумароков: «Господин должен быть судья – это правда; но иное дело быть господином, а иное – тираном, а добрые господа – все судьи слугам своим; и отдать это лучше на совесть господам, нежели на совесть слугам».
Екатерина: «Бог знает, разве по чинам качества считать».
