Красная Армия заняла в 1939 году ту часть Польши о которой Молотов договорился с Риббентропом. Там. кроме украинцев и белорусов, оккупированы были местечки с польским и польско-еврейским населением. Двадцать второго июня 1941 года из такого местечка на восток отступил батальон НКВД, даже не пытаясь принять бой, так ведь не принимать бои создавались эти войска? Уже 23 июня в местечко вступили немцы. Может быть советским с Востока местечко казалось городком, но то была самая обычная вёска: три улицы, два кладбища, костел и синагога, один магазинчик и одна кавярня. Жизнь городка вертелась вокруг урожаев зерна, укосов сена, надоев молока. Важно было, кто владел земельными наделами, а кто нанимался в батраки, а не кто верил в Единого Бога, а кто в его Сына. Не стали немцы оставлять в местечке гарнизон, даже комендатура была в ближайшем мясте – центре повята.
В теплую июльскую ночь деревушка погрузилась в сон. Около полуночи из польских домов стали выходить мужики и парни, несколько теток составили им компанию. У кого топор, у кого полено, ножи, вилы – мало ли подходящего и удобного найдется в крестьянском хозяйстве? Разошлись по деревне деловито, никто не спрашивал соседей, ждут ли они гостей – ломали двери, разбивали окна – входили в дома, как кому было удобно. Большой крик поднялся над вёской, козаки Хмельницкого в свое время не зашли в нее, миновали, так не прошла беда мимо евреев в ту ночь.
– Матка боска, башки лопаются как арбузы – хресь, хресь! Чисто, как абузы! Дрыном по голове – одного удара достаточно – хресь!
– Обухом топора очень удобно – хоть по лбу, хоть по затылку…
– Надоело ножом по горлу – можно в грудь, но обязательно слева. А Ванда вилами, вилами – и в окошко. Но это только малых, до 3-х лет. Если старше, то тяжеловато. В живот – и сразу в окошко. Кто-то сразу сомлеет, а большинство верезжат потом, так забавно!
– Я Ицика ее сразу кочергой, штырь прямо в глаз ему вошел, он вверх лицом спал. А Рахилька смотрит на меня испуганно, я одеяло откинул – голая, видно только-только кохались. Соскочила она с кровать, бух передо мной на колени: «Не убивай меня, Войтек, не надо! Спаси, Войтек, я тебя сейчас по-французски полюблю…»
– Войтек, по-французски, это как?
– Расстегивает она мне штаны, у меня пипа и не стояла совсем. Так она ее в рот и смоктать, и насасывать, как леденчик на Пасху. Пипа моя приободрилась у нее во рту, приятно так смокчет, облизывает, яички языком щекочет и все приговаривает: «Какие бейцы сладкие, Войтыку, милый, ты ж не будешь Рахиль убивать, правда?» А у меня, чувствую, все уже подступает! Неужто, думаю, в рот все примет? Як за здраво живем, все ей в рот пошло, чуть не захлебнулась, бедолага! Ну, пока пипа моя у ней во рту была, я опасался, а как кончил, да она оторвалась от меня на минутку «Тебе же хорошо было, Войтыку, правда?» – тут я ее кочергой прямо по черепушке сверху – хрипнуть не успела!
– Ну