Гумбольт на удивление легко бежал. Его огромная голова ничуть не мешала ему. Он прямо на бегу запустил шестом в осьминога. Тут стало ясно, что это электрокопье. Оно на лету ускорялось и корректировало траекторию, точно нацеливаясь на летающего ведущего.
Копье воткнулось в мягкую плоть морепродукта, ахнула искра и что-то вроде молний пробежало по цепям. В тот же момент экран потемнел. Зал наполнился гулом.
Вдруг из темноты всплыло лицо Гумбольта, и змей понял, что это не совсем Гумбольт. Черты были те же, но вот выражение совсем другое – жесткое и бескомпромиссное. Сопляк Гумбольт при всем желании был не способен на такой взгляд.
Гумбольт сказал:
– Я, Гумбольт, номинирован на Нобелевскую премию за выдающееся изобретение нового дизайна для руки. А такое ли оно выдающееся? Вдумайтесь, я ничего не изобрел, ничего не создал. Я просто покромсал существующую руку. А другие? Хоть кто-то из 2000 номинированных достоин хоть чего-то? Нет, это все детский лепет. Услышьте меня, люди. Мы нелепы. Мы уже давно не способны создавать ничего, кроме мусора. Все наши новинки мертворожденны. Мы копаемся в собственном дерьме и сгниваем заживо. Я отказываюсь, публично отказываюсь от премии, потому что недостоин и копейки за свои измышления, не то что миллиарда шекелей.
В этот момент раздался выстрел и голова Гумбольта развалилась на алюминиевые стенки, оказавшись лишь муляжом и обнажив реальную круглую живую человеческую голову. Это была голова Гамгольта, брата-близнеца Гумбольта, который в свое время не стал встраивать в голову апгрейды и остался ребенком. Послышались еще выстрелы, но Гамгольта в кадре уже не было.
Экран потух. Было время обедать. Змей подполз к мертвому Гумбольту, а точнее, к его руке, открыл рот пошире, медленно заглотил ее всю и стал ждать, когда она переварится. Не пропадать же добру.
Катапс
Я сидел и стоял. В смысле: сидел в машине, а стоял в пробке. Я тогда работал менеджером по продажам фальшивых лекарств бабушкам по телефону за сорок тысяч баночка в бизнес-центре Плаза, что на Красносельской. Водил я Фордфокус и вот на нем выехал с парковочки и встал. Впереди была эстакада, а чуть дальше – Сокольническая высотка бизнес-класса с бассейнами на крыше, видовыми квартирами с окнами в пол и пентхаусами с персональными лифтами на последних этажах. Еще лет пять – и можно прикупить там квартирку в ипотеку.
Вечерний боковой свет делал здания оранжевыми, как в той песне, а небо ванильным, как в том фильме.
Но этот выхлопной газ, но эти грузовики, но эти резкие и всегда неожиданные, хоть и постоянные, взвизгивания сигналов соседних машин, но эта жара, но этот непомогающий кондиционер, потом-таки помогший, но заморозивший меня. И никуда не пробиться. И никуда не добраться. Как я это ненавижу. Сколько раз в порыве я этому городу желал