здоровья. В середине июня нас собрали у школы, загрузили в автобус и повезли куда-то под Коломну, для нас почти Колыму. Я тогда очень переживала по поводу своего допотопного фибрового чемодана, который где-то раздобыла моя бабка. В отпуск мы никогда не ездили, и чемоданов у нас не водилось. У деда был старый брезентовый рюкзак, с которым он иногда ездил в деревню к брату, а вот чемодана не было. Я тащила этот допотопный коричневый ящик и думала, что в будущем обязательно куплю себе красивый, в красную клетку, чемодан. Когда нас выгрузили у трёх старых бараков без окон, полов и электричества, я решила, что здесь просто автобусная остановка, а в сараях этих лежат дрова и мотыги. Но каково же было моё удивление, когда в эти сараи какие-то местные алкаши стали таскать железные кровати. Я не могла поверить своим глазам. На дворе стоял 1983 год, мы покоряли космос, победили оспу, из крана текла горячая вода, и Саманта Смит из далёкой Америки уже написала письмо Андропову. А тут какое-то подземелье ведьм. Но нашего мнения не спрашивали, а показали столовую под навесом с деревянными скамьями, деревенский нужник за сараями и железную трубу с кранами, из которых текла ледяная вода. На следующий день нас подняли в семь утра и после резиновой пшённой каши повели на колхозные поля, собирать редиску. Сначала её надо было нарвать, потом отсчитать 11 штук и связать в пучок. Нам выдали ящики, верёвочки и определили норму – четыре ящика с человека. Листья редиски были мокрые, холодные и усыпаны чёрными гусеницами. Одна девочка сжалилась надо мной и пожертвовала мне свою запасную пару шерстяных перчаток. У всех родители догадались положить детям перчатки, некоторым даже и резиновые, моим же не пришло это в голову. Перчатки сразу промокли, но хотя бы уберегли меня от прикосновения с мерзкими тварями. К девяти-десяти уже жарило солнце, и работать было тяжело, я страшно уставала и заканчивала одна из последних. Но уйти с поля было нельзя, пока не выполнишь норму. Я никак не могла понять, почему девчонки успевают болтать, смеяться, кидаться редиской в мальчишек и в 12.00 уже быть свободными. Я ковырялась до обеда. Только потом я узнала, что они, сдав три ящика с редиской, шли к бригадиру и говорили, что сдали четыре. Их никто не проверял. Недалеко от нас жили местные школьники, коломенские. Они обитали в тёплых сухих дачах и тоже, как и мы, работали в поле. Нас они демонстративно презирали и, узнав, что мы из Мытищ, каждое утро кричали нам: «Привет, мудищи!» Вечером к нашим баракам приходили с магнитофоном деревенские, и у наших девок начиналась любовь. Страсти кипели – ревность, интриги, разборки… Для меня это всё был бесконечный сериал, и я с интересом наблюдала, как наши городские павы окучивают сельских дуболомов в телогрейках.
Через две недели наступил родительский день. Родители познакомились с условиями нашего проживания, посетили столовую с её баландой и киселём и пришли в ужас. Некоторых счастливчиков в тот же день забрали домой, грозя директору школы страшными карами, но большинство осталось, в том числе и я. Ко мне вообще никто не приехал
