– Не знал, что ты умеешь ездить на таких машинах, – сказал Каролине ошалевший муж.
– Я сама не знала, – заплакала она, – но там все так же, как в нашей.
– Все целы? – спросил Стас.
– Нет рыжего. Как его? Рома? – Егор попытался вытереть лицо, но только размазал кровь. – К выходу побежал. Заиграло очко. Не волнуйся, он на улице.
– Трус.
– Быстрее, быстрее, – торопил Горецкий, – бежим к выходу «Д». Это самый короткий терминал.
Мелочи, о которых они раньше не задумывались, стали вдруг крайне важны. Вот, например, теперь для них жизненно необходимо сэкономить какой-то десяток секунд. Коридор – самое опасное место. Драться в нем будет тесно и неудобно, но другой дороги на посадку нет. Слава богу, выход «Д» оказался пуст.
Казалось, какой-то великан поиграл на летном поле машинками и самолетиками. Всюду перевернутая техника и останки сгоревших самолетов.
– Места для разгона почти нет. Поэтому берем «Пилатус», – Горецкий показал на самолет, до которого было метров двести. Не самолет, а самолетик даже. – Ничего, что мал, зато удал. И всегда заправлен.
Хаос на летном поле освещало уже довольно уверенное солнце. Ни облачка. Хорошая погода для полета. И это, пожалуй, все, что есть у них хорошего.
Но, как только на него указал Горецкий, самолет неожиданно тронулся с места. Изящный одномоторный малыш-«Пилатус» вырулил на взлетную полосу, разбежался и легко и споро оторвался от земли…
– Я думал, мне показалось. Я видел его рыжую башку у самолета, – прошептал Горецкий.
– Рома? Улетел? – Приставив ладонь ко лбу, Егор смотрел, как удаляется их самолет. – Я подозревал, что он крыса.
Лицо его, и без того бледное, стало совсем белым. Егор вдруг тонко, по-бабьи закричал:
– Смотрите! Смотрите! – и даже подпрыгнул.
«Пилатус» уже взлетал, когда прямо на него рухнул Боинг, который, вероятно, затеял такую же рисковую посадку, как и они недавно. Но Боингу не повезло. Он накрыл собой малыша-«Пилатуса», как какую-то букашку, и, разломившись на две части, загорелся.
– Бабах! Как в кино, – сказал Сева, которому мать не успела закрыть глаза.
– Впервые вижу крушение самолета, – Егору, кажется, неловко за свой визг.
– Это крушение наших надежд, – прикрыл глаза Горецкий, – «Пилатус» был один.
Человек двадцать, пошатываясь, шли со стороны диспетчерской башни. Уставившись на горящий самолет, они не сразу их заметили. Боинг ухал, кряхтел и медленно разваливался на части, гигантский огненный цветок не спеша разворачивал лепестки. К ним подлетел горящий ком, плюхнулся прямо под ноги. Потом еще один, и еще. Затем из самой сердцевины цветка в небо устремился черный столб дыма. Жар обжигал лица. Если стоять в ста метрах от горящего самолета, то слезы не текут по щекам, а мгновенно