по-своему, так сказать, за своё счастье решила бороться. Поехала в Степаново, где невеста Ивана живёт, нашла её, и давай угрожать ей, мол, если не откажется от Ивана, то сведёт Зурка её в могилу. Да девка та, тоже не лыком шита была, от Ивана отступать не собиралась, и на угрозы Зуркины плюнула. В прямом смысле. Разодрались они, еле их растащили, по улице только клочки волос летали. Зурка ушла к себе в Васильки, сильно разозлённая. И что уж она сделала, никто не знает, только невеста Ивана, заболела и через неделю умерла. У родителей горе, у всей деревни горе, родители Ивана ревут. Мыслимо ли дело, здоровая восемнадцатилетняя девица в одночасье сгорела, как свечка! Похоронили её, а потом задумались, крепко задумались. А нужна ли им такая соседка в деревне, которая, если что не по ней, и в могилу свести может? Собрались всей деревней, со Степаново пришли люди. И постановили, что Зурку из деревни выгнать, пусть всё своё богатство забирает и едет свой табор искать на все четыре стороны. Приходят к Зурке, а та уже сидит, их ждёт, губы поджала, глаза, чернее грозового неба, только что молнии не летают. Никуда, говорит, не пойду, а если пойду, то только с Иваном. Да только и местные не намерены были шутки шутить. Сами покидали в мешки её тряпки, побросали всё в телегу, связали её, и деревенский пастух дед Яков повёз её из деревни. Отвёз километров за пятьдесят по тракту, отвязал лошадь, сел на неё, и уехал. А Зурку прямо на телеге с мешками и оставил, только от верёвок её освободил. Прошло несколько дней, смотрят деревенские, а Зурка возвращается по дороге в деревню, грязная вся, платье рваное, без мешков, с пустыми руками. Никто не остановил её. Она зашла в свой дом, и её месяц никто не видел, ровно до того времени, пока Иван не приехал домой. Ему, понятно дело, рассказали, как Зурка свела в могилу его невесту. Что он думал в тот момент неизвестно, да только сразу пошёл он к Зурке, пробыл там минут пять, не больше. Вышел из её дома, а Зурка за ним выбежала, цепляется за него, ревёт, а он оттолкнул руки её, и, не оглядываясь, так и дошёл до своего дома с каменным лицом. А на следующий день утром совсем уехал из деревни, в город. А Зурка, как только уехал Иван, оделась красиво, прошлась по всей деревне, да и повесилась на воротах дома Ивана. Вот такая любовь цыганская. А перед смертью, своей матери приёмной сказала, что проклинает всех, кто руку приложил к тому, чтобы выгнать её из деревни, и не будет им покоя. Ни им, ни детям их. Как только матушка закончила свой рассказ, у меня холодок побежал по спине. Я её спрашиваю: «Так ты мне скажешь, причём тут наш Андрейка?» А она мне: « Ты что, мою девичью фамилию не знаешь?» И я сразу вспомнил, что матушка моя в девичестве Камышева была. Агата Фёдоровна Камышева. И отец её, Фёдор Камышев, приходился родным братом Ивану Камышеву. Но у меня возник другой вопрос, всё это было лет семьдесят назад, и не одно поколение сменилась, откуда снова Зурка? А матушка опять мне: «А ты знаешь, что Сухарев Петька с ума сошел и сбросился с каланчи пожарной?»
– Сухарев Петька это мой дед, – вставил Валера – моему отцу всего
