ли, что Айкли стал пассивным инструментом в чьем-то зловещем замысле и его
заставили заманить меня в горы с помощью писем, фотографий и фонографической записи? И не собирались ли эти твари сотворить с нами обоими некий обряд уничтожения, раз мы узнали о них слишком много? Вновь я задумался о странной резкой, неестественной смене настроения Айкли, произошедшей между его предпоследним и самым последним письмом. Я интуитивно чувствовал: что-то тут не так, всё не то, чем кажется. И этот едкий кофе, который я вылил в раковину, – уж не пыталось ли неведомое существо отравить меня? Надо обсудить это с Айкли тотчас и помочь ему вновь взглянуть на происходящее трезвым взглядом. Твари затуманили ему голову своими обещаниями открытий в космосе, но теперь-то он должен прислушаться к голосу разума. Нам нужно выпутаться из этой истории, пока еще не поздно. Если ему не хватит силы воли обрести свободу, я ему помогу. А если не удастся убедить его бежать отсюда, то по крайней мере я сам смогу спастись бегством. Конечно же, он одолжит мне свой «форд», который я оставлю потом у кого-нибудь в гараже в Братлборо. Автомобиль стоял в сарае; теперь, когда все опасности миновали, дверь сарая была распахнута настежь, и я обрадовался, что этот «форд» словно дожидался там меня. Мимолетная неприязнь к Айкли, которую я ощутил во время нашего общения накануне вечером, уже прошла. Бедняга оказался в том же положении, что и я, поэтому нам следовало держаться вместе. Учитывая, что его беспомощность вызвана болезнью, я не хотел будить его в столь поздний час, хотя и понимал, что сделать это придется. В сложившихся обстоятельствах я просто не мог себе позволить оставаться в доме до утра.
Наконец я был готов к решительным действиям. Прежде чем встать с кровати, я несколько раз потянулся, чтобы восстановить подвижность мышц. Стараясь действовать с осторожностью – скорее инстинктивной, нежели осознанной, – я надел шляпу, подхватил саквояж и тихонько спустился вниз по лестнице, освещая себе путь фонариком. По-прежнему находясь в сильнейшем нервном напряжении, я не выпускал из правой руки револьвер и ухитрился зажать левой и фонарик, и ручку саквояжа. Зачем я предпринял все эти предосторожности, я и сам не мог понять – ведь если сейчас я и мог кого-то разбудить в доме, то только его единственного обитателя.
Прокравшись на цыпочках по скрипучим ступеням в холл, я еще отчетливее услышал храп спящего и подумал, что он, вероятно, в комнате слева – в гостиной, куда я еще не заходил. Справа от меня я заметил кромешную тьму кабинета, откуда ранее доносились разбудившие меня голоса. Отворив незапертую дверь гостиной, я посветил фонариком туда, откуда доносился храп, и луч света вырвал из мрака лицо спящего. В следующую же секунду я поспешно отвел фонарик в сторону и медленно, по-кошачьи ретировался назад в холл, – эти меры предосторожности были весьма своевременны. Ибо на кушетке спал вовсе не Айкли, а мой старый знакомец Даннет.
Я терялся в догадках, что бы все это значило. Здравый смысл подсказывал, что самое правильное – постараться выяснить, что же тут происходит, а потом вызвать
