Правильно ей Ваня говорил: «Избаловала ты его, Зина. Вот, смотри теперь…»
А то она не смотрела?! А то она не смотрела и хорошему его не учила? А где это хорошее? Свое-то «хорошее» Зинаида Яковлевна помнила. И свадьбу первую помнила, что сыну справляли, и деньги, что на квартиру ему всем домом собирали, и гараж Ванин, что отдала не раздумывая под его, под Мишины, нужды – машина какая-никакая, огурцы, помидоры…
Все Зинаида Яковлевна помнила и все случая ждала, чтоб ему, Мишке, сказать об этом и, подняв палец, изречь: «К живой матери не пришел, а к мертвой и шляться нечего».
Внучка Ларочка уж и так просила, и эдак: прости, мол, отца, бабуля, несчастный он человек, до шестидесяти пяти дожил, а так своего угла и не нажил. К тебе просится.
Не хотела Зинаида Яковлевна Мишку пускать, но пообещала Ларусе. Не удержалась, пообещала, потому что грех у нее перед внучкой был. Грех такой, что и вспомнить страшно!
А все жадность проклятая. Ну, может, не жадность – так, прижимистость. Девчонка институт оканчивала учительский, вечер выпускной, платье шить надо, чтоб как положено. И, значит, панбархат она тот просит. И что? И то! Не дала Зинаида Яковлевна тот отрез, вот, может, и хотела дать, а не смогла. Все думала: Ваня из Самарканда привез, память Ванина, а я сейчас вот р-раз – и отдам?! Ну и завидно было чуть-чуть: у молодых оно все ведь впереди – а у нее что? Ничего. Одни воспоминания. Даже мечты нету. А ведь мечта была. О-о-ох, какая мечта была у Зинаиды Яковлевны! Какая мечта! Чтоб платье как у Гурченки в «Карнавальной ночи», в талию затянутое, на подъюбнике, и выкат чтоб на нем под бусы: хочешь – жемчуг, хочешь – чешское стекло, а то можно и гранат – такой винный. И уже было все: и бусы – один, два, три, и панбархата отрез, а тут на тебе: «Зинаида Яковлевна, у Ларочки выпускной. Может, отрез-то свой отдадите девочке на платье?» – «Нет», – говорит Зинаида Яковлевна бывшей снохе и чуть не плачет: родная ведь внучка, любимая!
Плачет не плачет, а панбархат свой драгоценный приберегла, не смогла с ним расстаться. И Бог ей, Зинаиде Яковлевне, судья. Пережила Ларочка без бархатного платья свой выпускной. И краше всех была: высокая, статная, юбка в пол и блузка какая-то безумная с занавесками на груди. Спросила Зинаида Яковлевна про занавески, сноха обиделась: «Какие ж это занавески?! Это качели». А разницы нет никакой: занавески, качели, хоть дырка в боку. Все равно краше всех. И про панбархат не вспомнила: девичья память короткая…
Потом, правда, сама у нее, у Зинаиды Яковлевны, просила, когда отрез в сундуке нашла – перед Пасхой разбирали. А у бабки-то сердце замерло: а ну найдет и попросит? Так и есть! Другими отрезами прошелестела, а этот возьми да вынь. Не ситец там какой-нибудь копеечный, а самый что ни на есть дорогущий материал. Из тех, из советских времен, когда Ваня еще был жив, при должности и по командировкам ездил. И главное, Зинаида Яковлевна один за другим отрезы предлагает, на выбор. Нет, уперлась как баран: панбархат ей подавай. Ей и твидовый кусок – пожалуйста. И габардин – бери не хочу. И батист – нате вам, и гипюр на блузку. Не хочет.
Не выдержала Зинаида Яковлевна, губы поджала и невзначай так интересуется:
– А что ж бархат-то?
– Модно, – Ларочка объясняет.
– И что шить будешь?
– Жакет.
– Жаке-э-эт?! – чуть не задохнулась от возмущения Зинаида Яковлевна. – Это кто ж из панбархата-то жакеты шьет? Разве из панбархата жакеты шьют?! – недоумевает она.
– А почему ж не шьют?! – повышает голос Ларуся.
– Да потому, что нормальные люди из панбархата платья справляют.
– Скажи «жалко», – кривит губы внучка.
– Не жалко ничего. Испоганишь отрез, носить не будешь, а мне – сгодится.
– А тебе-то зачем?! – поднимает брови Ларочка.
– Мне надо…
– Ну надо так надо, – обижается внучка и кладет отрез в сундук. От соблазна подальше.
– Не закрывай, – сердится Зинаида Яковлевна и гремит ключами.
– Так все ж посмотрели, – недоумевает Ларуся и громко вздыхает, распрощавшись с мечтой о прекрасном.
– Сама знаю, – строго отвечает Зинаида Яковлевна и, внимательно осмотрев содержимое сундука, собственноручно запирает его на замок. – Окна-то мыть будешь?
– Буду, – соглашается чудо-девочка и отправляется на поиски тряпок. – Чем только?
– Чем окна-то нормальные люди моют?! Не знаешь разве?
Ларочка не отвечает, льет в таз воду, прыскает туда средство для мытья посуды и пододвигает табуретку к окну.
– С ума сошла, – ворчит Зинаида Яковлевна и вынимает из коробки брусок хозяйственного мыла. – На-ка вот. От этого проку больше будет, а то развела пену: не вода, а муть одна.
Ларуся не спорит. Намыливает тряпку мылом и вскарабкивается на подоконник.
– Не упади смотри, – предупреждает ее Зинаида Яковлевна и удаляется в свою комнату, к сундуку поближе.
Пока внучка намывает огромные