Эта проблема, которую мы в семье обсуждали в течение многих десятилетий. С одной стороны, мы имели полное право поступать так, как мы поступили, – исповедовать свою веру открыто. Мы практически не скрывали её, просто в Смоленске об этом узнали в последний момент. Мы не скрывались, мы не жили подпольной жизнью, мы считали, что согласно Конституции мы имеем право на свободу совести и это наше право – жить, молиться, воспитывать наших детей так, как мы хотим. Мы стали жить так по факту.
Но при этом мы поставили окружающих нас людей в очень сложную ситуацию. И спустя много лет мы стали задумываться о том, имели ли мы право так поступать. Ведь тогда мы думали больше о своих проблемах и исканиях, чем о бытовом благополучии других. Конечно, мы не специально ставили людей в такую ситуацию – мы сами были довольно наивны, и нам, честно говоря, в голову не приходило, что нас могут тоже «наказать». И когда это всё произошло, для нас это был очень сильный психологический удар. Мы даже не поняли толком, что случилось. Жизнь стала другая, она изменилась в один день. Всех этих людей мы поставили в чрезвычайно сложную ситуацию, когда они должны были решать – голосовать им или не голосовать. Встать на защиту, возвысить голос – значит потерять всё. Все проголосовали единогласно за лишение Татьяны Щипковой учёной степени и увольнение.
И всё же. Одна преподавательница пришла к нам домой поздно-поздно ночью, чтобы её никто не видел. Пришла и попросила у мамы прощения. Она проголосовала как все, но извинилась перед мамой, сказала, что её мучит совесть, но она не смогла поступить иначе. Через день, также поздно ночью, пришла другая преподавательница. Их было двое. Это уже много, и это было для нас чрезвычайно важно. Потому что вопрос нравственного выбора в каком-то смысле намного важнее, чем разговоры о преследованиях, о том, как мама отбывала заключение. И сегодня это тоже важнее любой политической проблемы.
Вернувшись в Смоленск с нашим бронзовым портретом спустя три десятилетия, мы это всё снова всколыхнули внутри университета. Мы сами сомневались, молились, но поняли, что доску всё-таки должны повесить. Я долго разговаривал на этот счёт с ректором университета Евгением Кодиным, он был не против, но сказал, что «должен решать коллектив». Это был сложный период и самые сложные переговоры, детали которых не следует выносить на публику. Но в конце концов ректорат принял положительное решение и выдал