На его аватарке изображён каракал, который с невозмутимым видом лежит на троне внутри города, состоящего из мятных пряников. Рядом с большим русским котом в пол оборота стоит накаченный мужик в красной бандане на голове. Мужик этот улыбается, и в его глазах проглядывается какая-то недостижимая, даже для меня, уверенность. Хоть это и была лишь картинка, казалось, что качок сейчас начнёт танцевать и никогда не остановится.
Для простолюдинов, семья у Миши довольно приличная. Как минимум – полная. Не понятно, что послужило поворотным моментом в жизни, после которого его увлечения стали такими странными. Впрочем, что есть, то есть. Жаловаться не приходится.
Сразу после того самого сообщения он добавил:
– Перед школой встречаемся как обычно, на нашем месте.
Но не успел я ответить, как пришлось убрать телефон в карман, потому что на кухне началось что-то интересное. Татьяна и Ева, после того, как всполошились от моей неожиданно пришедшей смс-ки, вновь продолжили разговор.
Я отключил звук, чтобы больше не попадать впросак и продолжил слушать.
Татьяна, через слово срываясь на слезливые интонации, говорила:
– Как же всё надоело… проблемы наваливаются как снежный ком. Денег не хватает, на работе завал, долбаная, эта… Марина Анатольевна! У тебя там чего-то приключилось, а рассказывать не хочешь…
Ева что-то неслышно пробубнила и тут же затихла.
– Когда же всё это закончится? – Не веря в то, что это и правда может закончиться, восклицала Татьяна. – И тут, как вишенка на торте, ещё одна проблема нарисовалась…!
– Что случилось…? – Придавленная исповедью Татьяны, аккуратно спрашивала Ева.
– Да ничего! – Воскликнула Татьяна и резко затихла. Через несколько секунд послышались лёгкие всхлипы.
Я максимально сосредоточился и сам стал слухом, ведь сейчас Татьяна могла сообщить о том, что её так беспокоит, то, о чём она уже хотела сказать, но так и не успела.
Прослушав ещё некоторое время тихие рыдания, решаю зайти на кухню. Всё-таки, я не какой-то лишний человек, и о всех проблемах семьи должен знать так же, как и остальные.
Когда отворил дверь, увидел, как Татьяна, уперев локти в стол, хныкала в ладони. Ева сидела ни жива, ни мертва, сверлила взглядом стену.
При моём появлении Татьяна тут же подняла заплаканное лицо и судорожно начала его вытирать. Видимо, при мне не хотела выглядеть неподобающе. Встала со стула, повернулась ко мне спиной, и начала наливать себе воду. В четыре глотка опорожнила кружку, шмыгнула в последний раз носом и развернулась.
– Ваш отец… – Она остановилась и перевела дыхание. – Умер.
Наверное, в любой другой семье при произнесении этой фразы участники разговора тут же должны бы были расплакаться. Но не в этой.
Я оценил выражение лица Евы. На нём не отражалось абсолютно никакой скорби. Напротив, кажется,