– Чего тебя так разгневало? – спросила она, видя, что Грыцько по-прежнему мрачен. То, бывало, придет сердитым, но поест и отойдет, а сегодня – нисколько.
– Еще что-нибудь найдется поесть? – спросил он.
Хивря подала ему жареного поросенка. Грыцько, сопя, молча принялся за поросенка. Хивря больше не допытывалась. Грыцько молчал. Поев, он встал из-за стола, перекрестился и лег на нары, отвернувшись лицом к стене. Хивря мыла посуду, и только глухое позвякивание нарушало тишину в хате.
Из головы Грыцько никак не выходили мысли о сегодняшнем сходе, о постигшей его неудаче. Ему было тяжело, сердце болело, словно змея его ужалила. Своими мыслями он дома ни с кем не делился; у него была надежда, успешно закончив дело, смеяться над побежденными, а вышло наоборот… над ним посмеялись! Он мучится, а Приська, верно, рада… А когда узнают домашние, Федор… Он – его сын… его кровь… Неужели он будет радоваться вместе с Приськой? Нет, погоди!
Он скользнул взглядом по хате.
– Где Федор? – спросил он.
– Не знаю. Мы тебя долго ждали, но, не дождавшись, пообедали одни. А после обеда Федор сразу ушел.
– Не к своей ли чертовой теще? – крикнул Грыцько. – Никогда его нет дома. Все где-то шляется, бродяга!
– Так он ведь недавно ушел, – сказала Хивря.
– Недавно… А зачем шататься без дела? Вечер на дворе. Скотина, верно, не напоена.
– А может, он ее и погнал на водопой.
Грыцько снова лег. Хивря вышла из хаты, но вскоре вернулась.
– Федор скотину поит. Сейчас придет, – сказала она.
Немного спустя вошел и Федор.
– Вы меня звали, батя?
Грыцько поднялся, лицо его побледнело.
– Пойди сейчас же… – весь дрожа, начал он, – пойди к своей теще… знаешь? И передай ей от меня… скажи, что я ей этого не забуду. Пусть на лбу себе запишет! Слыхал?
Федор, возвращаясь с водопоя, слышал от хлопцев, что общество вопреки уговорам отца оставило землю за Приськой.
– Это насчет земли? – тихо спросил он.
Грыцько встрепенулся, точно от укола: в тихом вопросе сына он услышал укор и насмешку. Он весь начал дергаться.
– А тебе какое дело? – крикнул он так, что Хивря задрожала от испуга. – Тебе какое дело, спрашиваю? Сказано тебе идти – так иди… Еще допытывается. Тебя небось радует отцовская неудача? Радует, да?
Федор переминался с ноги на ногу.
– Думаешь сесть со своей любезной отцу на шею?… – И снова пошел Грыцько кричать на всю хату, перебирая по косточкам не только Приську и Христю, а и весь род их, всех защитников. Он бранил их, грозился, что всех со света сживет, со всеми сочтется. – Расстроили меня, так пусть на себя пеняют! А ты иди к ней и скажи, что я ей этого не забуду… И сейчас же домой возвращайся. Слыхал?
Грыцько отвернулся и снова лег.
Федор в нерешительности стоял у порога, мял шапку в руках. Сердце разрывалось на части, слезы душили его. Как ему пойти туда и сказать такое? Кабы там еще Христи не