– Или когда волю объявили. Кто, как не Грыцько, помог вам хату поставить? Он вам и лесу дал на стропила и подпорки. Хоть он и панский, а все же другой приказчик не дал бы. А на кровлю дранку дал… Забыла?
– Что же мне делать, Хивря? – всхлипывая, сказала Приська. – Я помню, спасибо вам. Но подумайте сами: такой праздник идет. У меня же нет ничего. Эти два рубля – последнее, на них только и надежда.
– Где же ты их возьмешь, коли нету? Займи у кого-нибудь, – советует Хивря.
– Кто же мне даст? – плача, говорит Приська.
– Ну, чего вы тут развели турусы на колесах? – сердито крикнул Грыцько. – Болтают вздор обе! Она грозится в суд подать… ну, иди подавай… Страшен мне суд, куда как!.. И нечего тут слюни распускать. Иди – подавай!
Приська поняла, что ее выгоняют. Еще пока полегоньку, а когда Грыцько разойдется, то и кулаки пустит в ход. Разве долго ему рассердиться?
– Господь с вами! – вытирая слезы, произнесла Приська. – Не даете – сами пользуйтесь! Вам больше нужно… Куда мне уж подавать на вас в суд?
И, наклонив голову, вышла из хаты.
– Я так и знал, что придет эта чертова баба! – вслед ей сказал Грыцько.
– Походит, походит, да и отстанет, – сказала Хивря. – А мне новый платок на праздник будет.
Тяжелые мысли и горькая обида гнали Приську домой; болело сердце, слезы заливали глаза. Что ей теперь делать? Жаловаться старшине? Она уже однажды жаловалась ему, а что толку?… Все они друг за дружку держатся, как черт болота, все одним миром мазаны.
Грустная пришла Приська домой. Христя ее радостно встретила:
– Куда же вы, мамуся, ходили, что так замешкались? Жду, жду, не дождусь никак!
Приська, тяжело дыша, безмолвно опустилась на нары.
– А вы и не замечаете, что я в новых сапожках? – щебечет Христя. – Посмотрите, как раз пришлись по ноге, будто на заказ шиты. Таких во всем селе ни у кого не найдешь: из юфти… Глядите же!
Приська с досадой посмотрела на дочь.
– Уже надела! И трепать их начнешь! Больно спешишь. Скинь их и положи на место… За новые больше дадут.
– Как? Разве вы хотите их продать? – с тревогой в голосе спросила Христя.
Приська молчала.
– Это же отец мне купил… Старые уже стоптаны… скоро продырявятся, – бормотала Христя, снимая сапоги.
Как недавно еще радовалась она, примеряя их, и они, как влитые, охватили ее ноги; маленькие, а хоть бы где-нибудь жали!.. Пусть теперь Горпына спрячется со своими, хоть они и на заказ сшиты. Так думала Христя, представляя себе, как все будут удивлены, когда она на праздник наденет новые сапожки, как будут ей завидовать. А вот пришла мать и рассеяла все ее мечты – продавать их вздумала.
Печаль острыми когтями скребла девичье сердце, омрачились еще недавно веселые думы, на глаза навернулись слезы.
– С какой стати продавать их? Это мои… Ну, старые продайте. Зачем было и покупать? – жаловалась Христя.
– Молчи! – крикнула Приська. – Хоть ты мне не растравляй душу, и без тебя растравили.
Христя,