– Ты чего?
– Не могу шапку найти, – признаюсь я.
– Это не она? – Показывает на торчащую из-за батареи лямку.
– О! Она! – Вытягиваю шапку. Вся в мелу. Специально засунули. Торопливо пытаюсь оттереть мел.
– Не хочешь чаю со мной попить?
– Давайте!..
– Ты, я вижу, парень с душой. Переживаешь! Таким нелегко.
– Почему? Мне легко!
Теперь-то, конечно, да. В комнатке Фаины Васильевны тепло, не то что в этих… залах. Горячий чай! У нас дома чай всегда чуть теплый, как-то без внимания. А тут хорошо. Кругом папки, на полках и столах, и от этого почему-то уютно.
– Вот, обрабатываем материалы, воспоминания современников Кирова. Готовим для выдачи. Люди пишут диссертации. Даже книги. Но приходится немножко… обрабатывать нам.
– Ошибки?
– Да… И не только грамматические. Люди самое лучшее должны знать! – Она улыбается. – Хочешь к нам ходить?
– Да!
– У нас есть клуб юных историков. Правда, не таких юных, как ты. Но изучение истории, – она кивает на папки, – развивает не только ум, но и душу. Юность Кирова мы уже обработали. Но читать можно только здесь.
– Да это… самое лучшее место! – говорю я.
Здесь действительно уютно. «Хозяин» этого дома Киров нравится мне – бодростью, уверенностью, успешностью. Я бы так тоже хотел… В клубе юных историков я поначалу сидел в углу и слушал, но потом мне уже хотелось говорить, эмоции бушевали!
Глава 2
Забрякал телефон, возвращая к действительности. Глянул – Борис.
– Страфстфуйте! – заговорил, как всегда юродствуя. – Как фы сепя чуфстфуете?
Но я ответил серьезно.
– Чувствую себя средне. А что?
– Ттумаю фас нафестить.
От боли мутит. И особо накидывается она, если двигаешь лицом, разговариваешь.
– По работе, надеюсь? – говорю что говорится – не думая.
– Тта, по рапотте!
Нажимаю «Отбой».
Ну что ж, видимо, пора, чтобы явился некий божий судия, как положено. Хотя почему Борис? Достаточно того, что он всегда судил обо всем уверенно. Дефицит кадров, как и везде.
Начались наши трения с Борисом в больнице, где и должны закончиться согласно законам классицизма. Первая моя больница! И эта… только не говори, последняя, слова имеют страшную силу. Да и телевидение, с которым он притащится, – тоже.
Та больница. Мне шестнадцать лет. Возраст, когда все должно наконец определиться… но не определяется! Ангина. Распространеннейшая тогда болезнь. Опухание горла на грани задыхания, вонючие горькие мази – «Кха-кха!». Большие пыльные окна палаты. И такая же неуверенность в будущем, как и сейчас. Больница – это такое место, где приходится осознавать что-то неприятное. Помню, страдал. И не только от медицины. Медицина захомутала тут всех. Сотни шумных ребят, больница огромная (не могу, кстати, найти ее в городе сейчас) – проблемы с