– Да вон он чернеется, – кивнул ротный на Тимофея.
– Ага. Ты лес южнее Шерпен знаешь? – нацелил карандаш капитан.
– Я же не очень местный, – робея, предупредил новобранец. – Но лесок от хутора виден, мы смотрели.
– Вот и хорошо. За село зацепимся – отведешь группу к лесу, проверите, что там, и доложите. Доложит, понятно, сержант, а ты смотри, чтобы вообще не заблудились.
Через два часа рота без сопротивления заняла село Шерпены, а Тимофей и двое бойцов во главе с рыжим сержантом продвигались к леску, что теснился на высоком речном берегу. Все порядком устали, у новобранца Лавренко уже ноги едва гнулись, но бойцы понимали: лучше сейчас побегать, чем днем позже выбивать врага с каждого бугорка.
Группу обстреляли на подходе к лесу. Тимофей лежал в чахлой траве, слушал короткие автоматные очереди товарищей, сам дважды выстрелил по смутным стволам рощи. Винтовка мощно лягала в плечо, а двигать загнутую рукоять затвора оказалось жутко неудобно. В первый и единственный раз из боевого оружия Тимофею Лавренко приходилось стрелять еще до войны, когда батя водил в военный тир, где у старшего Лавренко имелся хороший товарищ по Гражданской. Но там в руках была проверенная и понятная трехлинейка, а тут – румынское недоразумение.
– Отходим, гвардия! – крикнул рыжий сержант. – Тимоха, отползай, не черней! И зад не вздумай поднимать…
Отползали. Брюки на коленях мгновенно промокли насквозь, холодная земля проминалась и пыталась удержать пластуна, лопатка упиралась в живот, горлышко бутылки давило под мышкой. Тимофей волок винтовку под ремень и думал, что война очень странная вещь: в сущности, тут от любого посвистывания над головой мгновенно ползать начинаешь. Да когда же эту бутылку выбросить удастся?! Мысли порядком путались.
Потом бойцы перешли на короткие перебежки, скатились в ложбинку.
– Видать, там какие-то отрезанные румыны колобродят, – объяснил рыжий. – Хорошо, что нервные, могли бы подпустить да срезать нас вчистую. Вот так тут, на фронте, Тимоха: чуть ослабил внимание – мигом нарвался. Ничего, до хутора дочапаем, там перекурим, да и ужин уж должны переправить. Плацдарм-то мы, как ни крути, взяли, заслуживаем усиленного питания.
Покурить не пришлось. Когда подходили к хутору, в небе басовито зашипело. Автоматчики упали на землю, Тимофей последовал их примеру, и тут жутко громыхнуло, а потом еще раз. Угол хуторского домика исчез в дыму и пыли, на садовые сливы полетели комья земли и перья разлохмаченной дранки. Из дыма вылетел ошалевший пес, волоча веревку с обломком доски конуры, метнулся по дороге…
Потом ударило вновь и вновь, еще ближе. По спине застучали комья земли, уши заложило. Лежа носом в траву и нашаривая слетевшую кепку, Тимофей услышал, что рядом кто-то кричит от боли. Следующие снаряды ударили по дороге к селу.
– Не кричи, – громко и оглушенно говорил автоматчик. – Сейчас забинтуем. Да не оторвало, говорю! Так, задело слегка.
Бойцы