В обеденном зале было не многолюдно. Может, по причине раннего времени, а может, что выглядело более правдоподобным, всему виной оказались вчерашние разнузданные выходки пьяного орка. За единственным, каким-то чудом уцелевшим столом, сидел сам Огвур, нахмуренный, опухший и самую малость смущенный. Черные волосы небрежно собраны в кривой хвост, один глаз заплыл и не открывается, второй – брезгливо устремлен на тарелку только что сваренной, дымящейся ухи из ершей.
– Ты поешь супчика то, сразу легче станет, – нудно бубнил полуэльф, пытаясь всунуть в судорожно сжатую ладонь тысячника здоровенную ложку, больше смахивающую на половник.
Огвур поморщился:
– Отравился я, – с заметным усилием и словно оправдываясь, выдохнул он, распространяя густое сивушное амбре. – Хреновые у хозяина лепешки оказались…
– И не хреновые они вовсе, а – овсяные! – робко вякнул трактирщик.
– Лепешки? – заломил изящную бровь Лансанариэль.– Лепешки? Так это они всему виной, после вина, пива, водки и самогона? Думаешь, трактирщик в них сушеные мухоморы подмешивает?
Я звонко рассмеялась. Орк глянула на меня укоризненно:
– Хотел бы я пожелать тебе доброго утра, Мелеана. Да вот, не могу…
– А все из-за негодных овсяных лепешек! – ехидно ввернул Ланс.
Огвур энергично кивнул – запамятовав про отравление, скабрезно выругался и схватился за ноющий лоб.
– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросила я.
Белый волк поднял на меня мученический взор:
– Бывало и лучше. В хрониках часто упоминается, что все великие люди жили не долго, но шумно. Вот и мне что-то не здоровится…
Ланс гаденько хихикнул.
– А если тебя настоечкой полечить? – неосмотрительно предложила я.
Огвура передернуло:
– До смерти зарекаюсь пить что-нибудь, крепче простой воды!
– Ну, дай то Пресветлые боги, – с облегчением проворчал трактирщик, торопливо сколачивающий новую скамью.
Полуэльф скептично покосился на орка и принялся аккуратно хлебать уху.
– А Эткин где? – поинтересовалась я, придвигая к себе вторую, наполненную тарелку и большой ломоть черного хлеба. Уха оказалась вкусной. Жизнь снова налаживалась.
– Их драконство в овине дрыхнут, – доверительным шепотом сообщил мне хозяин. – И упаси боги их разбудить. У меня итак уже от ихненского храпа две курицы нестись перестали, гусак заикаться начал, теленка на понос пробило, а порося…
Не говоря ни слова, я вынула еще один самоцвет