Ян лежал, уставившись на сложенную аккуратной стопочкой одежду на стуле напротив, очевидно глубоко переживая за сохранность этой самой аккуратности до самого утра. Завтра ему предстояло расхаживать в этой же одежде по улицам Парижа, что само по себе немыслимо для нормального течения его жизни. К тому же, как выяснилось, местные воображаемые монстры испытывают слабость к гардеробу сыщика, а Зяблицев не мог позволить себе столько небрежностей враз – небритый, во вчерашнем наряде, да еще и помятый или, не приведи господь, с дыркой от чужого когтя. Слишком уж напоминало бы себя прежнего.
Когда неустанно следишь за собственной честью, уснуть становится довольно трудной задачей. Как это обычно бывает, в какой-то момент глаза защипало, зачесалась спина – прямо между лопаток, левая нога затекла, а организм потребовал немедленного посещения уборной. Ян Николаевич нехотя поднялся, прихрамывая, добрался до полиэтиленовой шторы и, бросив последний взгляд на сиротливо, но безупречно сложенную одежку, нырнул в темноту коридора. Он снова обратил внимание на двери лифта в конце бункера, но теперь лишь потому что они сияли в полумраке теплым, рассеянным светом, будто во сне.
– Будто во сне, – повторил он вслух, а затем решительно зашагал в уборную.
Покончив с естественными нуждами, Зяблицев вымыл руки с дотошностью хирурга, в пять этапов, равнодушно глядя в зеркало, в то место где теоретически располагалось его лицо, но на самом деле – лишь отражение писсуара у дальней стены. Если бы он спал – непременно дорисовал бы что-нибудь темное и пугающее, медленно выползающее из канализационных глубин, но нет, вопреки канонам ничего не происходило.
Зато створки лифта все еще мягко подсвечивались невидимым софитом, словно лишь для того, чтобы привлечь внимание русского сыщика. Кнопка вызова отсутствовала, но это не помешало дверям пригласительно разъехаться, как только Ян подошел достаточно близко и принялся заинтересованно разглядывать удивительный флуоресцентный эффект. Кабинка оказалась узкой и вместила бы, ну, может, полтора Зяблицева, и то при удачном исходе, но ни кусочком больше. Почему-то мужчину обрадовал тот факт, что в лифте не было зеркала, лишь серые металлические стены и две кнопки, сухо пронумерованные единицей и двойкой. Ян Николаевич несколько секунд колебался, стараясь сложить воедино желание Фабьена "разберись во всем сам и поживее" с негласной профессиональной этикой сыскных агентов по всему миру, согласно которой совать нос в дела заказчика считалось дурным тоном, за который, к тому же, никто не заплатит. В конце концов уверенно шагнул внутрь и нажал на кнопку второго этажа, мудро рассудив,