Филипп фон Хоэнхорн подошел к роялю так близко, как если бы собирался перевертывать нотные страницы.
– Полагаю, никому, кроме вас, не следует слышать того, что я должен вам сказать.
Элиза встретила его взгляд и почувствовала, как желудок сжался от какого-то непривычного ощущения. Или это было сердце? Нет, конечно же желудок. Она просто забеспокоилась: вдруг гость принес ей какое-то дурное известие?
– Могу ли я быть откровенным? – спросил Филипп.
– Сделайте одолжение, – кивнула Элиза.
– Я нахожу ваше поведение крайне неподобающим и даже опасным, – произнес он, глядя на нее серьезно, почти сурово.
Что же она сделала?
– Я вас не понимаю.
Филипп фон Хоэнхорн достал из жилетного кармана сложенный листок и протянул его ей.
– Это писано вашей рукой, не так ли, графиня?
Сердце Элизы забилось быстрее. Да, это был ее почерк. Ее письмо. Вернее, страница из первой главы ее романа, которую она давала читать Анне на бале.
Как это попало к Филиппу фон Хоэнхорну?
И – что еще важнее – прочел ли он написанное?
Элиза почувствовала жар, охвативший тело и прихлынувший к голове. Она подняла глаза. Взор Филиппа покоился на ней, лицо его было лишено всякого выражения.
Да, он прочел письмо. Несомненно. И подумал…
Ее щеки запылали еще сильнее. Грудь стала вздыматься и опускаться заметнее и чаще. Взгляд Филиппа невольно остановился на ее декольте.
Элиза быстро встала и, отвернувшись, перечла отрывок письма. Это было послание героя к героине, в котором он рассказывал, как встретил ее на бале и полюбил.
…твои чудесные глаза, твои губы – подобные лепесткам розы, они так и притягивают к себе мои. Ах, mon amour, мы должны найти способ уединиться! Для меня нестерпимо видеться с тобою только в обществе и вести себя так, будто мы едва знакомы, меж тем как вся жизнь моя зависит от тебя.
Далее следовала сцена на прогулке – вполне невинная.
Близится ночь, пора в постель. Закрыв глаза, я стану представлять себе, что ты со мной и твоя кожа касается моей…
На этом письмо обрывалось. Сочинительница, невольно переставшая дышать, теперь позволила себе вздохнуть с облегчением. По счастью, здесь ничего не говорилось о тех смелых ласках, которые вспоминала Мину. Их Элиза приберегла для следующих глав, поскольку не хотела, чтобы действие романа развивалось слишком быстро.
Опять сложив листок и спрятав его в карман, она повернулась к Филиппу фон Хоэнхорну. Молодой человек не сдвинулся с места и глядел все так же: серьезно и, как ей показалось, с осуждением. Неужели он принял литературное письмо за настоящее? Герой – мужчина, а она женщина, так разве не понятно, что эти строки не могут быть написаны ею?
Впрочем, нет, конечно же, их написала она, Элиза, но только не от своего лица, а от вымышленного. Письмо мужское, рука женская – разве так бывает на самом деле? Похоже, друг Франца не слишком-то сообразителен!
– Полагаю,