В глубине барака висела занавеска, видимо, отделявшая спальное место от остального помещения. Из-за нее выглянула женщина лет тридцати, которая, заметив Лейвюра, слегка вздрогнула. На ней было платье и шерстяной свитер, поверх которого она надела безразмерный, замызганный передник. Лицо женщины было заплаканным. Представившись, Лейвюр сообщил, что его просили зайти в этот барак.
– Так это ты нашел Нанну? – спросила женщина, проведя рукавом свитера по глазам.
Он кивнул.
– Спасибо, что заглянул, – продолжила хозяйка. – Я и не надеялась, что ты придешь, но мне хотелось поблагодарить тебя за дочку.
– К сожалению, ничем ей помочь я не мог, – ответил Лейвюр. – Окажись я там раньше, возможно, и увидел бы, что произошло.
– Значит, ты ничего не видел? – спросила женщина.
– Нет, увы, я…
– Мне сказали, что дочка оказалась в воде незадолго до того, как ты ее заметил, вот я и подумала, что ты, может, что-нибудь да увидел. Может, еще до того как она упала в озеро.
– Нет, мне очень жаль. Я вам… очень сочувствую. Мне неизвестно, что произошло с вашей дочерью.
Я сразу же бросился в воду, едва заметил ее, но увы… было уже слишком поздно. К несчастью.
– Ума не приложу, что ей там понадобилось, – всхлипнула мать Нанны, вытирая нос подолом фартука. Она была очень худа – кожа да кости – с бледным как полотно лицом и глазами немного навыкате. – Даже не представляю, почему она оказалась у Тьёднина. И к тому же одна… Я расспросила ее подружек из здешних бараков – они говорят, что дочка играла с ними вчера днем тут, в нашем квартале. А что случилось потом, они не знают. И зачем она, скажи на милость, пошла в центр? Вообще не помню, чтобы она хоть раз ходила играть к озеру. Что ее туда привело?
Женщина опустилась на дышащий на ладан стул. Безутешная в своем горе, она находилась в доме одна, и Лейвюр задался вопросом, где был ее муж и кто еще мог бы подставить ей плечо в этот скорбный час. Было заметно, что она пытается поддерживать в этом бараке хоть какую-то видимость человеческого жилья: на окнах висели занавески, а на ледяном полу были расстелены половики. С потолка, испещренного пятнами плесени, свешивались две лампочки в абажурах.
– Мне тебя даже нечем угостить.
– Ничего не нужно, спасибо.
– Я стала беспокоиться, когда наступил вечер, а дочка так и не вернулась, – продолжила женщина. – Днем еще куда ни шло – дети здесь играют на улице, пока не начинает темнеть, и волноваться, в общем-то, не о чем – особенно летом. Ребята у нас хорошие. Однако было совсем не похоже на Нанну гулять допоздна,