И тут дверь беззвучно распахнулась. Мой взгляд перескочил с медной дверной ручки на даму, стоявшую на пороге.
Она открыла, словно заранее знала о моём приходе и слышала мои тихие шаги. Стояла, не спуская с меня глаз, не говоря ни слова.
– Прошу простить мой внезапный визит, мадам Шахор! – заикаясь, выпалил я. – Мне… Я…
Таинственная гречанка излучала невероятный жар. Мне казалось, что из каждой клеточки её тела вылетают огоньки и обжигают меня, ловко пробираясь под одежду. Чёрные, как ночь, шелковистые блестящие волосы переливались на свету синеватым оттенком. Они ласточками взлетали каждый раз, когда мадам Шахор делала выдох. От неё пахло тюльпанами, и этот аромат чувствовался на протяжении всего нашего разговора.
На миг наши глаза встретились и обменялись заговорщическими взглядами. Увидев её горящие зрачки, похожие на крупные угольки, я понял, что проиграю им любую битву. Я слабак, мне не устоять! Дело не в том, что эта женщина невероятно красива – её глаза источали невероятную душевную силу.
Гречанка была спокойна и расслаблена, а я стоял, дрожа, и украдкой любовался её красотой. Госпожа Шахор напоминала кобру, которая, насытившись трусливой добычей, нежится на сочной зелёной траве под лучами солнца. Её фигура, облачённая в чёрную ажурную сорочку, была безупречна, как у статуи, сотворённой гениальным скульптором.
– Ни один художник в мире не найдёт такой натуры, как у вас, мадам, – зачарованно произнёс я. – Наверное, во всём свете не встретишь никого столь прекрасного, как вы.
Госпожа Шахор позволяла мне любоваться собой и одновременно говорила своим мягким тихим голосом:
– Вы ведь не для того так долго шли ко мне, мсье Рууд, чтобы одаривать меня комплиментами? Проходите!
Мои мысли удерживали меня на месте, и я долго стоял, будто отказываясь войти в обитель гречанки. Затем, резко придя в себя, я неуверенно спросил:
– А вы?..
– А я у себя дома, мсье Рууд. Прошу вас.
Её тонкая, почти костлявая рука парила в воздухе, приглашая войти. Я поклонился и переступил порог, оказавшись в необычайно просторной для парижской квартиры прихожей. Вместо обычных вешалок для одежды здесь стояло раскидистое живое дерево. На его ветвях висели плащи и шляпы. Пока я размышлял, каким образом дерево растёт без почвы и даже кадки с землёй, с его ветки сорвалась ярко-розовая птичка и со звонким щебетом пронеслась над моей головой.
– Исихия! – негромко сказала мадам Шахор.
Мои скудные познания в греческом позволили понять, что это означало: «Тихо!» И птичка послушалась приказа хозяйки – немедленно уселась на раму картины, украшающей стену напротив дерева. Странное изображение: весы, прялка, свиток и ножницы, и всё это окружено человеческими лицами, выражающими боль, отчаянное веселье, ужас, восторг. Полотно было написано невероятно мрачными красками, нагоняющими