– Спасибо, мистер Ледисбридж, – говорила ему Руни, – я очень рада Вашему подарку! Это лучшее рождество в моей жизни!
И она говорила так каждый год, каждый раз, когда ей дарили что-то новое и увлекательное, и она бегала по залу, развлекая гостей. Глэдис лишь любовалась ей, не позволяя себе останавливать её восторг и требуя соблюдать этикет: быть тише и менее вызывающей. Она хотела, чтобы её дочь наслаждалась детством и подаренными игрушками.
– Всё для тебя, наша маленькая принцесса, – ответил ей Рамси, – кто знает, возможно, когда ты станешь чуточку взрослее, однажды отправишься на охоту.
– Я буду стрелять в животных? – с настороженностью спросила девочка, и мистер Ледисбридж улыбнулся ей, возвращая былой восторг от игрушки.
– Если ты сама этого захочешь.
Милая девочка довольно улыбнулась в ответ и с ружьём наперевес побежала, через зал громко крича: «Паф, паф».
Несмотря на то, что Руни росла балованным единственным ребёнком в семье и одной из самых популярных девочек в Лондоне, она обладала удивительным критичным умом и способностью легко запоминать новые знания. Она тянулась к литературе, к языкам и обычно была рада получить похвалу, когда удивляла всех своими познаниями. Энтин и Глэдис не раз удивлялись тому, какой таланливой и умной растёт их дочь, но иногда это больше пугало, чем радовало её мать. Она переживала, что весёлое, счастливое детство такой замечательной девочки однажды закончится подобно её.
– Руни достигла отличных высот, я рада, что вы регулярно ездите в Париж, – заговорила Глэдис, разворачиваясь к мужу лицом, – она говорит очень бегло.
Они сидели в их рабочей кабинете. На город опустился вечер, и в камине хрустели и потрескивали горящие деревяшки, так как закончились запасы угля, да и мистер Уанхард не любил смог от него и пыль. Глэдис перебирала бумаги, а её супруг – писал кому-то письмо.
– Да, ко всему она очень интересуется французской культурой: традициями и кухней, но она была явно не в восторге от лягушачьих лапок, особенно, когда я рассказал, как их готовят. Пришлось успокаивать её слезы и заказывать шоколадный десерт.
Миссис Уанхард улыбнулась, не веря своим ушам:
– Она плакала из-за того, что их варят заживо?
– Да, отнеслась к этому как к живодёрству, – ответил ей Энтин, поднимая глаза от бумаг, – кстати, любимая, что ты думаешь делать со своим поместьем?
– Сейчас там живёт пастырь, – ответила женщина, чуть сморщив нос, – ему было необходимо жилье и, несмотря на то, что дом достаточно шикарен для столь скромной особы, я разрешила ему его снимать.
– Сколько в тебе милосердия, моя дорогая, – улыбнулся Энтин, и его жена бросила, на него взгляд, также улыбаясь:
– Ты же знаешь, как я отношусь к церкви, и вообще к религии в целом, – проговорила она.
– Конечно, церкви всё ещё существуют лишь потому, что я не дал тебе их сжечь,