Г. К. Граф красочно рисует состояние растерянности офицеров, вынужденных определяться со своими политическими взглядами. Весной 1917 г. в Гельсингфорсе офицеры попытались организовать нечто вроде профессионального союза, «но без всякой политической окраски». Местный Совет потребовал от офицеров определиться с политической платформой. «Как ни старались офицеры доказать, что они стоят вне политики и беспрекословно исполняют распоряжения Временного правительства, члены совета упорно стояли на своем и стали угрожать, что не допустят образования союза.
Пришлось изобретать “платформу”. Какой же могла быть платформа офицеров? Воспитанные в понятиях старых традиций и старого духа, они, тем не менее, не могли не считаться с обстановкой момента. Поэтому им оставалось только принять платформу законности, права и порядка. Платформа вышла несложной. В ней не говорилось ни про “завоевания революции”, ни о всемирном пролетариате и власти советов, но только о подчинении Временному правительству. Местным демагогам она не понравилась: они остались при убеждении, что офицерство – ненадежно и что за ним надо посматривать»[264].
С монархистом Г. К. Графом солидарен во взгляде на офицеров большевик Ф. Ф. Раскольников. Рассказывая о событиях Февральской революции, он пишет: «здесь мне впервые бросилась в глаза та легкость, с которой многие заядлые царисты отрешились и открестились от своих старых монархических воззрений тотчас после первой неудачи; здесь ход идей в одно мгновение ока определился ходом вещей»[265]. Описывая свою поездку к Красному Селу для организации отпора войскам Краснова – Керенского 27 октября 1917 г., Ф. Ф. Раскольников замечает: «Странное впечатление производил мой спутник (офицер гвардейского запасного Измайловского полка. – К. Н.): по внешности, по кругозору он был типичный гвардейский поручик старорежимных времен, что, однако, не помешало ему с головой окунуться в революцию в жажде кипучей работы. Неизвестно чем именно и с какой стороны захватило его движение. Вероятнее всего, дело решил простой случай. С таким же увлечением он мог бы работать и на стороне белогвардейцев. Но было что-то детски наивное в этом служении пролетарской революции молодого изящного офицерика, который, едва сознавая смысл происходящих событий, до самозабвения работал против своего собственного класса»[266]. Правда, затем Ф. Ф. Раскольников утверждает, что «такие славные оригиналы … встречались тогда редкими одиночками»[267].
Исключение в смысле политической сознательности составляли те немногие, кто примкнул к Корниловскому движению в августе 1917 г. или участвовал в «добровольческом