связанных с этим переживанием. Психологи уверены в том, что в стрессовых ситуациях, а преступление для подавляющего большинства участников это сильный стресс, психика человека, реализуя защитный потенциал, может существенно исказить воспоминания о фактической картине преступления. Огромные куски воспоминаний могут быть вытеснены, тогда человек о них просто не вспомнит, а если его спросить прямо, то он скажет, что этого совсем не было. Часть воспоминаний о преступлении может быть замещена совсем иными образами, и человек искренне будет уверен в том, что так и было. Именно поэтому психологов не интересуют факты объективной действительности, их интересуют переживания человека. Вот почему применять психологические методы следует с большой осторожностью, понимая их ненадежность для целей проверки достоверности показаний. С другой стороны, нам просто необходима серьезная система психологической помощи участникам уголовного процесса. Система, которая будет помогать людям проживать последствия преступления и общения с судебной системой. Психологи объяснили мне, что для человека, получившего в момент преступления психологическую травму, даже простой рассказ о событиях преступления это повторное переживание травмы. Жесткость процессуальных процедур только усиливает повторную травматизацию, особенно в суде, где показания даются публично, и в присутствии людей, причинивших травму. К сожалению, в нашей стране правоохранительные и судебные органы совсем не думают о переживаниях участников процесса. На первом месте борьба с преступность, а не забота о благе граждан и защита их прав. Нам, юристам, от участников процесса нужны только факты. Все что связано с переживаниями только мешает нашей работе, поэтому юристы или отмахиваются от них, как от назойливых мух, или вынуждены сами, непрофессионально и в силу собственных представлений оказывать психологическую помощь, что, на мой взгляд, еще хуже.