Триктрак. Ольга Болгова

как назло, вдруг опустел, словно бегущую по нему толпу опаздывающих студентов смыло незримой волной. Тетради были собраны, она выпрямилась, прижав их к груди, будто надев кольчугу, и наткнулась на синеву Лёниных глаз, в полутьме слабо освещённого коридора кажущуюся глубокой, словно омут, из тех, в которых тонут девы, наивно пытающиеся разгадать их тайны.

      – Спасибо, – пробормотала Ася и, не давая ему возможности произнести ещё что-то из его вечного шутливого трепа, повернулась, чтобы продолжить свой путь, сбежать, освободиться от невыносимости смотреть на него, разговаривать с ним, терпеть узел, в который скрутилось всё внутри. Неужели это и зовется любовью? Или каким-то иным словом?

      – Асенька, что ж ты так спешишь? – услышала она за спиной, сделала по инерции и из упрямства несколько шагов, остановилась и оглянулась, чтобы увидеть, как он, махнув рукой куда-то в пространство, разворачивается, чтобы уйти.

      – Лёня! – воскликнула она… нет, то была не она, а другая, вдруг ожившая внутри и начавшая управлять её телом, словами и поступками. Это она заставила Асю окликнуть Акулова, она повела её к нему, обернувшемуся на зов.

      – Ну что, передумала убегать? – спросил Лёня, и та, внутренняя Ася, поправив волосы исконным женским жестом, выпалила:

      – У меня два билета есть, в театр, на сегодня… вечером… ты, может, не любишь, но билет… пойдешь… со мной?

      Настоящая Ася совсем не понимала, что говорит и зачем, и не представляла, что будет делать, если он сейчас откажется. Провалится от стыда под истертый тысячами ног пол? Сгорит на месте, полыхнув костром? Взлетит облачком под сводчатый монастырского вида потолок? Пауза затянулась, становясь невыносимой. Внутренняя нахалка, сделав свое гнусное дело, смылась в неизвестном направлении, как её и не бывало, оставив Асю один на один с содеянным.

      – А что, почему нет? Пойдем, Асенька! – вдруг сказал Лёня, забавно изогнув бровь.

      – Тогда… на Фонтанке, у БДТ, в семь…? – спросила она, воспев внутри заздравную песнь.

      – Окей, договорились! – кивнул он.

      – Я тогда… пойду, семинар… и всё такое…

      – Иди, солнце моё, – отозвался он, дотронулся до её плеча и, сам того не ведая, нанес ожог, как минимум, третьей степени.

      Ушёл, зазвенел, затарахтел звонок, а Ася осталась стоять посреди коридора, омываемая вдруг возобновившимся людским потоком, маленькая взлохмаченная девушка с тетрадями, в новых финских сапогах и вновь потерянным сердцем, «солнце моё».