В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков. Самарий Израилевич Великовский. Читать онлайн. Newlib. NEWLIB.NET

Автор: Самарий Израилевич Великовский
Издательство:
Серия: Российские Пропилеи
Жанр произведения: Языкознание
Год издания: 2011
isbn: 978-5-98712-079-8
Скачать книгу
цепляют прохожего», Париж Бодлера – город тайн, кладезь «чудесного» («Семь стари ков»). На самые заурядные вещи ложится печать странно-таинственного, когда они у Бодлера трепещут в мерцании газовых рожков, отбрасывают причудливые тени, плавают в желто-грязном тумане. Вовлеченные в хоровод метаморфоз – преломлений сквозь призму душевного настроя, по дробности городского быта то прорастают скрежещущим гротеском кошмара, словно перенесенного со средневековых гравюр («Семь стариков», «Скелет-землероб»), то поднимают со дна памяти вереницу дорогих сердцу ликов, вновь и вновь возвращают к неотвязным думам («Лебедь»). И подобно тому как это происходит при погружениях Бодлера в душевные недра, так и взор его, обращенный вовне, словно бы предвещая зрение живописцев-импрессионистов, избирательно и напряженно внимателен к положениям переломным, стыковым (излюбленное время суток – сумерки, предрассветные или вечерние, излюбленное время года – осень), когда увядание и рождение, покой и суета, сон и бодрствование теснят друг друга, когда блики предзакатного или встающего солнца рассеянно блуждают, все очертания размыты, трепетно брезжат:

      Казармы сонные разбужены горнистом.

      Под ветром фонари дрожат в рассвете мглистом.

      Вот беспокойный час, когда подростки спят,

      И сон струит в их кровь болезнетворный яд,

      И в мутных сумерках мерцает лампа смутно,

      Как воспаленный глаз, мигая поминутно,

      И, телом скованный, придавленный к земле,

      Изнемогает дух, как этот свет во мгле.

      Мир, как лицо в слезах, что сушит ветр весенний,

      Овеян трепетом бегущих в ночь видений.

      Поэт устал писать, и женщина – любить.

      Вон поднялся дымок и вытянулся в нить…

«Предрассветные сумерки». Перевод В. Левика

      Когда-то Гюго, которому Бодлер послал в изгнание две свои «парижские картины» («Старушки» и «Семь стариков»), не обманулся почтительными заверениями сопровождавшего их письма об ученичестве у него как старшего мастера и безошибочно распознал в «Цветах Зла» «новый трепет».

      Чутье Гюго было тем проницательнее, что внешне, по своему версификационно-словарному обличью, бодлеровская поэтика выглядела тогда чуть ли не анахроничной сравни тельно с раскрепощенностью и изобилием самого Гюго: ведь Бодлер «вернулся к менее свободной просодии», чем у стихотворцев предыдущего поколения, поскольку «почти всегда искал и умел дать ощущение сдержанной пре лести» (Валери). За этой жесткой упорядоченностью, а точнее – в разительно упорядоченной «расиновской» передаче распутицы сердца и ума, Гюго, однако, уловил не откат вспять, а ценное приращение, обогащение лирической куль туры Франции. И здесь – ключ к бодлеровской самобытности: внутри редкостно стройного космоса тут и впрямь «хаос шевелится» (Тютчев). Прозрачная аналитика душевной смуты; изысканный, а то и вызывающе