И вдруг Белла сказала:
– Оленька, вот тут Антон меня спросил, есть ли счастье на свете, а я ответила ему, что нет, что не о счастье нам думать надо. А ты что скажешь?
– Я не так спросил, – тихо и взволнованно вставил Антон, – но… впрочем, можно спросить и так.
– Ну да, он спросил, была ли я сама счастлива… Оленька, ты ему ответь.
– Что же мне ответить, – была ли ты счастлива? – улыбнулась Ольга.
– Нет, не про меня. Я просто думаю, что это не тот вопрос. Это глупое слово – «счастье». Можно жить хорошо. Когда не до себя. Когда одним состраданием живешь. Это хорошо.
– Да, это хорошо, – медленно сказала Ольга и глубоко вздохнула.
– Может, это и есть счастье? – спросил Антон.
– Н-нет, – ответила Белла Наумовна. Нет, это другое. При чем тут счастье?
– А счастье есть? – спросил Антон, уже глядя на одну Ольгу Алексеевну.
– Есть, – тихо, но твердо ответила она.
– Есть? Неужели есть все-таки? – продолжал Антон, не отпуская ее взглядом. – То есть, я вот что хочу спросить: можно ли жить не для себя и быть счастливым?
Ольга молчала, не сводя с него глаз.
– А, мать? – почти прошептал Антон. – Наверное, или быть счастливым, или вот так, как Белла Наумовна… Хорошо жить… А счастливым жить нехорошо. Нельзя хорошо жить и быть счастливым. Нельзя? Правда, нельзя?
– Можно.
– Как же это? Вот у святых всегда скорбные лица. Говорят, что Христос никогда не смеялся. А улыбался ли? На иконах нет улыбок.
– У святых светящиеся лица, – очень тихо сказала Ольга Алексеевна. – Света без счастья не бывает. Свет – это счастье. Только еще больше, чем счастье.
– И Христос был счастлив? – спросил Антон.
– Христос – Сам Свет… Он – Воскресение и Вечная Жизнь.
– Воскресение… Воскресение… – как бы про себя повторил Антон, опустив голову. – Было ли Воскресение – это еще вопрос. А вот Распятие точно было. Да и есть по сей день. Можно ли быть счастливым, зная про Распятие? – он замолчал, а потом, так же глядя куда-то вниз, продолжал, как бы себе самому. – Вот зверье и птицы счастливы. Так те про Распятие ничего не знают. Впрочем, сами каждую минуту смерть принять могут и все равно ничего про нее не знают: у них все бездумно. А вот мы…
Он поднял глаза и вдруг увидел, что Ольга Алексеевна смертельно побледнела.
– Что с Вами? – вскинулся он.
– Ничего, – с трудом выговорила она. – Нам труднее быть счастливыми, чем зверю и птице. Но нагие счастье больше. Они только доверяют вечной жизни, а мы… мы ее знать можем.
– Знать? Как же это?..
Ольга Алексеевна молчала.
– Вы ее знаете?
– Знаю.
Антон пожал плечами:
– А я не знаю.
– Не знаешь… Не видишь… Ты хочешь, чтобы тебе показали. Тебе Воскресенье показать надо, – она посмотрела на него в упор. –