Далее Строгий выдал мне пропуск в общежитие и месячный талон второй категории на питание в столовой. По нему можно было питаться три раза в день без права заказывать алкоголь. Ах да, ну и вручил пропуск в театр. Всё, говорит. Приходи завтра утром, будем думать, куда тебя пристраивать. На мой вопрос насчет проб и прослушиваний Строгий лишь с ухмылкой посмотрел на Первого и указал на дверь.
Когда я вышел из кабинета, то был насквозь мокрый от пота. Злость вместе с волнением должны были в ту же секунду разорвать меня на части. Что уж говорить, жить не хотелось. Давали о себе знать юношеские амбиции, ведь ради чего я учился? Ради массовки и талона на питание?
И тут я вспомнил мост. Большой высокий мост, мимо которого проезжал совсем недавно на трамвае. С него-то я и решил спрыгнуть, ибо дальнейшей жизни не представлял и не видел будущего вовсе. Не вздыхайте так, я говорю на полном серьезе. Хотелось просто разбиться о волны, ничего более в тот момент и не желал. Хотя очень может быть, что, стоя за перилами и смотря на воду под ногами, я бы и передумал, кто знает.
До моста дело не дошло. В коридоре меня догнал Первый – улыбка до ушей, одет с иголочки, весь сияет. Мне даже захотелось его ударить, ведь казалось, что он для того меня и догнал, чтобы вдоволь посмеяться над нерадивым недоактером. Но нет, Первый объяснил, что поскольку я вообще без какого-либо опыта, то надеяться сразу на роль, кроме массовки в Белом театре, – великая глупость.
– Посуди сам, – говорил он, идя со мной к выходу. – Тебе чуть за двадцать, а ты хочешь всего и сразу, да еще и в Белом. Так не бывает, восемь лет назад я начинал куда хуже. Хотя, заметь, тоже окончил академию и тоже выбрал Белый театр, как и ты. Сам виноват. Нужно было меньше драться.
Несмотря на то, что меня наставлял сам Первый, будучи в сильном раздражении, я не сдержался и спросил, что ему нужно. А он лишь ответил, что я ему сразу почему-то понравился. Ты, говорит, с таким упорством стучался в закрытые ворота там, на улице, что я даже нутром почувствовал – однажды эти двери перед тобой сами распахнутся.
4
Вот так и началась моя служба в театре. Самая что ни на есть служба, ведь если человек только зарабатывает деньги и выполняет описанные в договоре обязательства, то это – работа, ничего большего. А если же речь идет об осознанном самопожертвовании, то тут уже в чистом виде служба. Одним это по душе, например военным или священнослужителям. Другим – невмоготу. Ну а мы, актеры, были и военными, и гражданскими, и в рясе, и в саване… Все зависело от сценария.
Моим дебютом была роль трупа. На протяжении всего спектакля я должен был лежать на сцене, изображая мертвеца. Зря улыбаетесь. Я тоже поначалу думал, что это легко. Однако Строгий сразу сказал: голова должна быть повернута к зрителю. А лежать я должен был около полутора часов, и не дай бог хотя бы одному мускулу дернуться. Или грудной клетке начать вздыматься.
Другая роль