Самая старая улица города до революции называлась Дворянской. В советские годы ее переименовали в честь Парижской коммуны. Ближе к ее завершению у Сенной площади приютился невзрачный, облупившийся двухэтажный каменный дом с цокольным полуподпольем. В нем прошла часть моей юности, прерванная войной. В те годы, помимо зарождающегося интереса к архитектуре, я пытался сочинять стихи и даже прозу. Этому способствовала солидная библиотека, доставшаяся нам в наследство. Я жадно, в ущерб учебе в школе, буквально проглатывал и почти выучил наизусть произведения многих великих беллетристов. Это были прекрасно иллюстрированные дореволюционные издания Сытина, Маркса, Брокгауза – Ефрона… Юношеская фантазия переносила меня в далекие экзотические страны, ярко описанные в книгах Луи Буссенара, Луи Жаколио, Густава Эмара, Майн Рида, Фенимора Купера, Жюль Верна и других авторов. Мог ли я тогда предполагать, что спустя десятилетия беспокойная судьба забросит меня наяву в страны несбыточной мечты? Пока же мой реальный мир был ограничен Полтавой, с редкими выездами с родителями в Харьков, Кременчуг, а также в небольшие городки и села малороссийской губернии – погостить к родственникам.
Почти всю сознательную жизнь я записывал и по возможности сохранял свои стихотворные опусы. Вот один из первых, в котором я как бы пытаюсь оправдать свою неуправляемость:
Мой возраст драчуна и хулигана
В родной Полтаве быстро пролетел.
Кто в молодости не был без изъяна,
Постигнуть ее прелесть не успел.
Дедушкина борода
Летом родители, как правило, отправляли меня в колыбель моего рождения и детства – уютный город Кременчуг. Там, в маленьком и неказистом, но уютном домике недалеко от Днепра, проживали, а вернее, доживали свой век дедушка с бабушкой со стороны мамы. Для меня это было лучшее время в жизни. С дворовыми мальчишками я с утра до вечера пропадал на Днепре. Плавать я научился очень рано и любил с безрассудной