Folie a deux. Максим Ларин

невольно начинаешь испытывать в лучшем случае изоляцию. Ты подрастаешь – тебя начинают сторониться. Затем задирать, издеваться, проходит несколько лет напряженного противостояния норме. Ты упрямо не вписываешься в неё, за что слывешь изгоем. Иногда ты думаешь – я не плохой человек, я не хочу людям зла, откуда столько агрессии? В зрелом возрасте ответы находят тебя сами – ты, достаточно подкованный в психологии, приводишь всему оправдание, что, мол, это защитный механизм, социально выработанный, позволяющий обществу сохранять себя. Принцип «выживает сильнейший» действует. Только в человеческих условиях он куда более изощренный и жесткий. Люди не просто уничтожают. Они испытывают при этом садистское наслаждение. Осознанное. Мне так кажется. Это как завоевание очередного трофея. Гонка, в ходе которой твоё истребление – особый квест.

      – Что конкретно не нравилось людям в вашем образе?

      – Не знаю. Возможно, чрезмерная чувствительность, в чем-то даже утонченность, черты женской психологии.

      – Вы признаете в себе женскую психологию?

      – Отчасти.

      – Вы признаете, что она доминирует в структуре вашей личности?

      – Я признаю в себе женскую психологию – хорошо развитую интуицию, манипулятивность и чутье – только и всего.

      – Какую роль в этом играл ваш брат?

      – Никакой. Он просто был. Знаете, он просто был у меня. Мой тыл, моя надежная нора, куда всегда можно было забраться зализывать раны. Он не утешал меня. Но у нас, например, была очень развита кинестетическая связь. Я помню один случай, в детстве. В школьной столовой мальчишки не пустили меня за один с ними стол. Это был своеобразный нервный срыв что ли. Я тогда не выходил из дома почти неделю. Но в самый первый вечер, когда брат узнал о том, что произошло в школе, он пришёл ко мне в комнату. В отличие от родителей, он не читал долгих лекций на тему – как изменить своё поведение, чтобы угодить стандарту общества. Он по-свойски повалил меня на кровать, уткнувшись лбом в мой лоб. Мы лежали, уставившись друг на друга, не моргая, а потом он улыбнулся. Долго молчал и словно делился со мной своим потрясающим спокойствием. Мы говорили в этот момент. Но говорили совсем без слов. И лишь в самом конце он произнёс единственную вещь, которую я запомнил навсегда:

      – Ошибайся, проживай эту жизнь, пробуй искать выходы, но, если у тебя не будет получаться – всегда помни – я стою за твоей спиной, я всегда помогаю тебе. Ты не один. Таким он был во всем – мой брат. Он называл меня «старлей» и всегда повторял – «прорвемся…». Пьяный урод убил его три года назад. Зарезал во дворе нашего дома. Как мне передать это ощущение потери? Сказать, что ты сиротеешь разом – значит соврать. Это не сиротство. Это потеря себя. В тот момент у меня появился Джошуа…

      – Кто такой Джошуа?

      – Зверь…

      В этот момент психоаналитик сделала пометку в своем блокноте: замещение, диссоциативный синдром с элементами эндогенной депрессии.

      – Вы придумали себе мир для того, чтобы справиться с трагедией – это нормально, понимаете меня? Вы потеряли близкого человека. Но разве можете вы быть