Владимир Семёнович задумчиво почёсывал свой, ещё с утра гладковыбритый подбородок, на котором уже появились чёрные волоски. Хоть Федя и был высокий, и выглядел старше своих лет, на лице его пока ничего не росло. Он завидовал отцу и брату, обещая себе отрастить бороду обязательно, как только наступит возможность, но потом передумал.
Про странные боли в груди Федя не стал рассказывать, а то отец назначил бы ему кучу анализов и ненужных процедур. К тому же, больше с Федей Барсучковым ничего странного не происходило до самого сентября. Мысли о незнакомце и обида на него долго не оставляли Федю. Он стал странным и задумчивым, но постепенно волнение от встречи забылось, как зажившая рана.
Пришла осень, Федя снова стал учиться. Рутина обыденной жизни не давала шансов для странностей и мистики, в которую Федя уже начал было верить. Как все предыдущие годы он засыпал на уроках, получал двойки, ходил гулять после школы. Но не всегда. По вторникам средам и четвергам после уроков Федя ходил в больницу к отцу, где, в основном в стационаре, помогал медперсоналу и привыкал к атмосфере своей будущей профессии. Владимир Семёнович считал, что Федя сначала должен научиться делать всю черную работу, лишь после этого он сможет стать хорошим врачом. «Я сам так начинал» часто рассказывал Владимир Семенович «в наше время конкуренция на рабочее место была огромной». Разговоры о начинаниях отца уже так замозолили слух Феди, что он выслушивал его с тошнотой.
Федя отлынивал от обязанностей как мог, шатался по коридорам, курил на пожарной лестнице, в общем, ждал, когда время пройдет. И даже, когда ему становилось местами интересно, он все равно считал своим долгом отлынивать. От скуки он перезнакомился со всеми больными, разговаривал со стариками, к которым никто не приходил, забавлял их анекдотами, и даже играл с ними в карты, чтобы скоротать время до вечера, пока не кончится рабочая смена отца. Однажды, расхаживая по коридору, Федя решил заглянуть в палату к знакомой старушке. Ещё с порога он заметил, что женщина лежит неподвижно. В палате, кроме неё никого не оказалось.
– Катерина Петровна! – тихо позвал её Федя. Кстати сказать, у Барсучкова была отличная память на имена, так что ему не только часто удавалось сойти за умного, но и за вежливого внимательного человека.
– Катерина Петровна! – продублировал Федя и медленно направился к кровати больной. Женщина не открыла глаз и не пошевелилась. Голову Феди пронзила страшная мысль, и он замер в испуге, пытаясь увидеть хоть малейшее движение от дыхания женщины. Грудь ее оставалась неподвижной, бледная рука, с узловатыми пальцами, напоминающая отрубленную куриную лапу, покойно лежала на животе, поверх одеяла. В лучах жёлтого светильника, кожа женщины выглядела восково-серой. Глаза странно ввалились в обтянутые сухой кожей глазницы. Внутри у Феди все заклокотало, он нагнулся и протянул руку, намереваясь прощупать ее пульс, но так и не решился. «Вдруг она умерла?» Федя одернул руку и судорожно сглотнул. Ему совсем не хотелось трогать мертвеца. Он патологически опасался микробов