– Еще один прыгун накрылся, – незримый словесный яд, смешанный с едкостью дешевого сигаретного дыма, черной сажей осел на застывшей перед сознанием картинке, скрывая ее отчетливость. – Лезут в небо, придурки. Ни черта не умеют, думают, за бабки все можно купить. Но небо не купишь! Оно должно быть у тебя в сердце!
Распахнув глаза в бессильной попытке сбросить с себя болевую пелену, он уперся взглядом в фигуру Олега, развернувшегося к месту трагедии выразительно равнодушной спиной. Смачно сплюнув на землю, тот с чувством выполненного долга вдавил в траву сигаретный окурок и взразвалку зашагал прочь. Презрение и удовлетворение от справедливой раздачи судьбы сквозило в каждом его шаге. Впоследствии, прокручивая в памяти один из самых страшных эпизодов своей жизни, Натан не мог понять, что же его ранило сильнее: осознание степени личной ответственности за ситуацию или полнейшее отстранение от нее другого человека. Человека, чье непосредственное участие также предрешило данную смерть.
Спасение, как и гибель, приходит, порой, впечатляюще неожиданно…
– Пульс слабый, но есть. Жить будет, – слова человека в белом халате, с трудом разогнувшего затекшую спину, произвели поистине магический эффект. В безмолвии немого кино, которым стало все вокруг, Натан наблюдал, как белая человекоподобная фигура отрывается от земли и медленно возносится вверх, в голубые объятия неба. Недвижимый, он видел, как привычная синева в каком-то пределе, неподвластном человеческому расчету, расступилась и белый силуэт вошел в такое же белое сияние, слился с ним и исчез… А затем небо снова закрылось и предстало своему неслучайному наблюдателю привычной ему воздушной перспективой…
Свет… Повсюду свет… Белый… Нет, разноцветный. Неисчислимое множество розовых оттенков привлекали ее внимание одновременно, раскрывались в ней и перед ней, наполняли ее, переполняли и… вновь наполняли… Она бесконечна, как и пространство вокруг… Она – это пространство… Она – это свет…
Постепенно чувство себя прежней вернулось к ней. А вместе с ним пришло и разграничение себя и окружающего бытия, но ощущение единения с ним осознавалось четко и легко, само собой разумеющимся жизненным процессом. И чем яснее становилось ее самосознание, тем явственнее она улавливала изменения во внешнем пространстве. Они нарастали, накапливались и становились все более очевидными. Постепенно белый свет приобрел очертания, границы и контуры. Меруерт парила посреди огромной комнаты, стенами