Однажды Брызгалов прибежал к Кате и поведал об очередной акции полоумной старухи – о разоблачении собственной дочери. Она якобы замышляет после смерти бабки разменять квартиру и разъехаться со своим взрослым сыном, что вполне естественно.
Катастрофический скандал вылился в самую настоящую поножовщину: бабка гонялась за внуком вокруг стола с кухонным ножом и умудрилась-таки порезать ему руки. Мать, вступившись за сына, в рамках самообороны, ошпарила старуху из кипящего чайника. Обваренная, но не сдавшаяся бабка после госпитализации некоторое время пропадала неизвестно где, а затем явилась домой с седым прихрамывающим мужчиной, которого представила как своего нового мужа. Прописав старика в квартире, она выселила дочь из своей комнаты в кухню на раскладушку. Потом бабка убедила мужа продать его кооперативную «двушку». Деньги положила в сберкассу на долгосрочный вклад. Так шло больше процентов. После этого Колькина бабка на время успокоилась. Но зато проявил себя его новый дед.
В прошлом он оказался летчиком-истребителем, получившим в боях под Берлином «Золотую Звезду» Героя. Дед тоже был со странностями.
Во-первых, он заполнил тесную квартирку стопками мемуарных маршальских томов, состоящих сплошь из «ура-операций» всех стадий войны. Во-вторых, беспрерывно вонял казеиновым клеем, мастеря модели прославленных самолетов Ил-2, которые чаще смахивали на неопознанные летающие объекты. Бесформенные и уродливые, они были хаотично утыканы торчащими во все стороны стволами пушек и пулеметов. В-третьих, он разговаривал так, будто отдавал приказы, сообразуясь с уставными выражениями, типа: «Слушай мою команду. Николай направляется за картошкой, Мария Владимировна налево! За стиральным порошком и в сберкассу, узнать, пришла ли пенсия. Шаго-ом марш!»
Он часто огорчался, что не разбомбил до основания здание Рейхстага и недострелил кого-то, о чем громогласно заявлял обычно часа в два-три ночи, катаясь по супружескому ложу, с воображаемыми дугами штурвала в руках, давя большими пальцами несуществующие кнопки пулеметных гашеток.
Катя, знавшая, в какой обстановке жил и рос Николай Брызгалов, сначала удивлялась его спокойствию и безразличию, а потом поняла, что его слабая эмоциональность связана с некоторой природной туповатостью. Впрочем, это давало и некоторые преимущества в дружбе с ним. Он мог часами сидеть уставившись в телевизор или в потолок, есть то, что ему подсовывали, не требовать внимания и развлечений – одним словом, не надоедать.
Когда ему говорили «сидеть», он сидел.
Когда ему говорили «ждать», он ждал.
Слава Бабкин был не таким. В его прозрачных глазах с томной поволокой светилась хитрость, себялюбие и желание быть в центре внимания. Заводя разговор с незнакомой девушкой, он изображал человека всеми безусловно любимого, немного снисходительного, чуть утомленного