В личном общении время от времени эти слова тоже приходились удивительно кстати. Например, если дело принимало скверный оборот, и никакого выхода, кроме самого плохого, на горизонте не маячило (такие ситуации случались с ними чаще, чем с другими подростками), Нина на выдохе произносила слово [pizdets]. Если бы дед слышал при этом ее акцент, его бы инсульт хватил от смеха. А если складывалось так, что на пути им попадался во всех отношениях нехороший человек, поступающий подло и несправедливо (в их школе такие кишели), Отто его характеризовал как [huylo]. От произношения откровенно запретного слова становилось легче, словно справедливость восстанавливалась одним его звучанием.
Ни одно слово в родном языке, по их личным ощущениям, не имело столько выразительности и смысла, как те самые русские запрещенки. Но в целом русский казался Нине избыточно сложным, языком для людей, которые любят страдать и затруднять себе жизнь. Учить его всерьез она не испытывала желания, но частично приобщиться было интересно. Если бы в школе им задали доклад о своем происхождении, она бы с удовольствием выступила. После визитов в Бостон ей было, что рассказать о своей семье.
Еще у дедушки была небольшая мастерская в том же доме на другом этаже. Он уходил туда на несколько часов в день и брал Нину с собой. В мастерской дедушка вырезал из дерева – маленькое хобби, приносящее маленький доход на пенсии. Он рассказывал, что всю жизнь мечтал этим заниматься, но на родине такой работой не прокормил бы семью, вот и пришлось отказаться от мечты в пользу прибыльной должности инженер-электрика. Нина твердо решила, что всегда будет выбирать то, что ближе сердцу, чтобы в старости не сожалеть о потраченной вхолостую жизни.
Девочке нравился запах древесины, как свежей, так и паленой, клея и лаков, но к самому процессу она оставалась равнодушной. Ее мало привлекали занятия, связанные с кропотливым созиданием, особенно если от созданного не было практической пользы. Разрушение ей больше по душе.
О деструктивной энергии Нины родня догадывалась и местами переживала. Видел это и Отто, но он-то как раз и сдерживал ее, словно живой волнорез. А вот если бы они не подружились в тот зимний вечер, когда их родители впервые решили собраться вместе, что бы тогда было с обоими? Мысль об этом создавала ощущение ирреальности, внутреннего вакуума. Хорошо, что все сложилось именно так, как сложилось.
Отто еще раз посмотрел на Нину и увидел,