Пуантье послал его матом, но с Саньком больше в конфликт не вступал. Других африканцев обижал, любому русскому мог затрещину отвесить, но с гвинейцами больше не связывался. Особенно с Саньком Медоедом.
– На каком языке они между собой говорили? – спросил я.
– На русском. У конголезцев и гвинейцев разные языковые группы. На родном языке между собой они бы общаться не смогли. Пуантье свободно говорил на французском, а Самуэль и Санек – на португальском. Были бы они из Республики Гвинея, то учили бы в школе французский и могли бы на нем с Жан-Пьером говорить, но Гвинея-Бисау – это бывшая португальская колония. Французский и английский языки там являются иностранными. Остается наш, великий и могучий русский язык.
Мы допили остатки вчерашнего вина, поговорили на заводские темы. На прощание Тимоха сказал:
– Я иностранцев сторонился, общаться с ними боялся, а Леха с самого начала с ними в общаге жил, с Самуэлем дружеские отношения поддерживал, в шахматы играл, о марксизме спорил. Поговори с ним, он тебе много чего может рассказать. Если получится, с Вероникой поговори.
– Леха со мной откровенничать не будет.
– Будет! – заверил приятель. – Я его не раз в трудных ситуациях выручал, так что он в позу не встанет, расскажет все как миленький.
– Почему ты считаешь, что об иностранцах лучше поговорить с Вероникой, а не с Шутовой? Они же обе в общежитии жили.
– Жили! – усмехнулся Тимоха. – Шутова, как мышь, за веником сидела, а Вероника любовь с мужиком из Гамбии крутила, за что и пострадала. Она же на заочное отделение не по доброй воле перешла – директор техникума заставила.
8
В понедельник, после обеда, в Центральном РОВД я встретился с Кискоровым.
– Порожняк! – в первые минуты знакомства заявил он. – Невозможно расследовать дело, если нельзя опросить основных свидетелей. Бесполезно искать черную кошку в темной комнате. Тебя-то как к этому делу подпрягли? Район ведь не ваш.
Я ответил что-то о произволе начальства, о стремлении руководства заткнуть все дыры молодежью. Кискоров понял, что я недоговариваю, но развивать тему не стал.
– Начнем с куклы? – предложил он. – Кукла у меня, мне кажется, что она больше никому на свете на фиг не нужна. Тряпка, бессмыслица. Если эту куклу рассматривать без показаний соседей Пуантье по этажу, то ее информационная ценность – нулевая.
Он достал из сейфа куклу, выложил передо мной на стол. Кукла была сделана из трех больших мужских носовых платков в клетку. Первый платок скрутили трубочкой, верхнюю часть перевязали кордовой нитью. На кончике платка черным фломастером нарисовали две большие точки, обозначающие глаза. Второй платок также был свернут трубочкой и пропущен через «грудь» куклы. Концы платка были завязаны узлами.