Поэтические гимны Санкт-Петербургу как средоточию императорской власти начали выходить из моды в конце XVIII века, когда торжественная ода – литературный жанр, наиболее характерный для составления политических панегириков – пришла в упадок. В 1810–1820-е годы изображения Санкт-Петербурга стали заметно разнообразнее. В быстро развивающихся формах, таких как лирическое стихотворение и эссе, некоторые авторы продолжали говорить, хотя и с несколько большей сдержанностью, о величественных видах города, царственных фасадах его дворцов, церквей и других общественных зданий, а также о роли прошлых и нынешних императоров в осуществлении нового строительства. Они восхищались недолгой историей Санкт-Петербурга, отмечая, что столица достигла своего нынешнего состояния за сто лет, не более [Батюшков 1984; Вяземский 1988]. Другие авторы, однако, начали изображать город, используя совершенно иные выражения. Молодые поэты-офицеры, вернувшиеся с наполеоновских войн, жаждущие политических реформ, поддержавшие неудавшееся восстание на Сенатской площади в декабре 1825 года или сочувствовавшие ему, часто упоминали в своих произведениях о сыром и нездоровом местном климате, зловещей темноте столицы во время долгих северных зим, о пошлом, невежественном и злонравном в своей праздности придворном обществе. Для них Петербург представлял собой главный бастион неуступчивого самодержавия, город, в котором наиболее остро ощущалась тирания, характеризовавшая всю русскую жизнь [Рылеев 1988; Бестужев-Марлинский 1988: 57; Пушкин 1950–1951, 1: 316]. Импортированные архитектурные стили и усовершенствования в городском планировании, по их мнению, не могли скрыть того факта, что с точки зрения основных политических свобод Россия была далеко позади своих западноевропейских конкурентов.
Тенденция негативного изображения Санкт-Петербурга, возникшая в начале XIX века, быстро развивалась и уже в 1830–1840-х годах могла обоснованно рассматриваться в качестве доминирующей в высокой литературе.