Я согласна с Джулией Мерц в том, что в драматическом и часто жестоком контексте разваливающегося государственного строя, где этнографы оказываются «бок о бок со своими субъектами, копая глубже, чтобы исследовать устройство самости, деятельности и общества так, как они возникают поминутно в действии и взаимодействии, рефлексивность – это не “удовольствие”, а очевидная методологическая необходимость» [Mertz 2002: 359]. Здесь возникает сложная проблема пристального взгляда («когда один человек смотрит в глаза другому») [Mertz 2002: 355], и вопрос о том, где провести грань между действием и наблюдением, стоит особенно остро. Одно из замечаний, сделанных западным ученым-феминисткам в 1990-е годы, когда они стремились задокументировать жизнь женщин в эпоху постсоциализма, заключалось в том, что они не учитывали себя в своих отчетах. Карола Б., коллега антрополога Эрмины Де Сото из Восточной Германии, охарактеризовала общение, которое сложилось у нее с западными исследователями-феминистками в начале 1990-х годов, как «улицу с односторонним движением». Ученые, с которыми она встречалась, ничего не рассказывали о себе и не стремились узнать что-либо от женщин Восточной Германии, с которыми они столкнулись [De Soto 2000: 86]. Мои друзья-активисты из России тоже считают такой подход сомнительным. Для них важно, чтобы я сообщала о взаимности процесса изучения (или процесса «самообразования»), который я документирую. Я выделяю и детализирую этапы нашего сотрудничества, чтобы привлечь внимание к этой теме. То, что я использую рассказ от первого лица и рефлексивность, связано с моей аналитической задачей. Я внимательно копаюсь в себе, потому что я часть процесса исследования, процесса приобретения знаний и разработки, создания и реализации проекта.
Насколько это было возможно, я стремилась, чтобы и книга была совместной. Я таскала черновики книги туда-сюда во время поездок в Россию, чтобы поделиться результатами с членами группы (2001, 2004,